Она вышла от неожиданной своей спасительницы совершенно оглушенная. Брела, не видя дороги, сама не зная, куда. Вышла на маленькую площадь с фонтаном, села на забор и задумалась.

Вот чего она совершенно не ожидала! Или ожидала? Или все-таки хотела, мечтала об этом где-то в глубине души… так глубоко, что сама не догадывалась? Маленький мальчик, повторение самого любимого на свете человека… или девочка с мягкими волосами, похожая на нее… крошечные ручки, маленькие глазки… о Господи, как же это некстати!

Что она будет делать теперь? Бог весть, сколько времени продлится их путешествие; а если малыш родится и их постигнет неудача? И… и где рожать? Это случится только весной, время еще есть, но… но что она станет с ним делать, с крошечным, где они будут жить?

Внезапно Вета вспомнила Магду, горячечный ее шепот на узком топчане: «Мальчика хотела… светленького…», темные сгустки крови, выходящие из нее. Нет, нет, никогда! И мысли такой не допустить! Ее ребенок будет жить, будет! И для этого нужно выжить самой…

И что сказать Патрику, как сказать?

Ни минуты не сомневаясь в своем решении, Вета не знала, как, и что, и когда рассказать тому, кто станет малышу отцом. Она не сомневалась в его радости и признании, но понимала, как отяготит это известие его жизнь. В том деле, на которое он шел, ему нужны все силы и вся решимость, а связать его сейчас этим известием не будет ли погубить? И решила – подожду… Потом, попозже...

Девушка снова горько расплакалась. Новость настолько ошарашила ее… а ведь подозревала, наверное, сама знала, только отбрасывая эту мысль, словно защищаясь… Есть хочется – в последний год ей всегда хочется есть. Задержка – жара, дорога, бывает. А оно вот как оказалось…

Если бы можно было сейчас уткнуться в теплое мамино плечо, спросить совета! Мама! А ведь скоро она сама может стать мамой… да что там – может стать, станет обязательно! И должна быть сильной, чтобы к ней прислонился тот крошечный, который обязательно будет, будет!

Голова кружилась от вороха мыслей. Нет рядом Патрика, не к кому прижаться и все рассказать. Он погладил бы ее по голове и сказал бы: «А как мы его назовем?». Погладит, да, погладит обязательно, когда она вернется…

Вета подняла голову и вытерла мокрые щеки. Перевалило за полдень, тени чуть удлинились, солнце палило уже не так сильно. Бабка предлагала ей остаться ночевать. Дура, почему она не согласилась? Ведь они уговорились с Патриком – она должна вернуться лишь завтра к вечеру. Где же она проведет эту ночь?

А, в конце концов, не все ли равно…

Вета вздохнула. Уставшие ноги ныли в тяжелых башмаках, и внезапно она почувствовала тяжелую усталость. Вот бы лечь сейчас – дома, в свою постель, под чистые простыни… и спать, спать, спать…

«Замените сном еду», - вспомнила она Джара и засмеялась сквозь непросохшие слезы. Надо бы, наверное, все-таки пообедать…

Она жевала хлеб, заедала его творогом и смотрела на воробьев, прыгающих в пыли. Все будет хорошо. Потом напилась воды из фонтана, умылась и утерлась подолом. Жить стало лучше…

Еще долго девушка ходила по улицам, рассматривала спешащих по своим делам прохожих, вслушивалась в разговоры, стоя у дверей лавочек, мастерских, толкаясь в торговых рядах. Люди говорили много и о разном, но того, что нужно было, Вета почти не слышала. Какая разница обывателю, кто нынче у власти? Лишь бы цены на соль и спички не поднялись, лишь бы можно было спокойно спать ночью, не опасаясь, что ворвутся страшные люди с алебардами и уведут, оторвут от плачущей жены, детей, лишь бы жить и знать, что каленым железом выжгут воров и убийц и защитят тех, кто честно работает… Не все ли равно, кто будет делать это?

Потом она услышала из распахнутой двери кабака веселую и злую песенку. И вздрогнула, услышав имя принца, прислушалась. А потом грустно усмехнулась. Если бы да кабы… впрочем, ждать осталось недолго. Надо будет запомнить – и рассказать Патрику, пусть посмеется.

*  *  *

Ты не имеешь права погибнуть…

Вот когда в полной мере он осознал эти слова. Умом понимал и раньше – ты не имеешь права на ошибку, ты не имеешь права погибнуть, ты отвечаешь за. За. За тех, кто. А они – они теперь требуют ответа.

Они встали рядом – невидимые, нездешние тени. Обступили и смотрят в лицо - пристально и внимательно, серьезно и открыто. И губы их шепчут – много раз – одно и то же. Ты не имеешь права погибнуть.

Потому что иначе – за что погибли мы?

А они погибали за то, чтобы выжил ты. За то, чтобы дошел, добрался, сумел, успел, сделал. За то, чтобы ты жил. И если теперь ты по глупости или беспечности подставишься – выйдет, что все было зря. И они зря погибали за тебя.

И ты обесценишь эти потери.

А потому ведь себя осторожно, мальчик. И не делай глупостей. Ты нужен им, мертвым. Ты нужен им – живой.

Патрик горько усмехнулся. Ему много раз говорили о том, что значит для государства его жизнь в условных единицах. Но никогда – вот так, поступками, а не словами, улыбками на бледных лицах и пристальным взглядом родных глаз. Сколько же потребовалось смертей, чтобы до него, идиота, наконец дошло это?

Простите меня. Магда, Ян, Джар, Жанна и остальные тринадцать… как много нужно было мне потерять, чтобы понять простую истину.  Я не могу больше ошибаться.

Ветер трепал волосы, сдувал с щек капли – накрапывал дождь.

Патрик бросил мимолетный взгляд на возвышавшуюся на холме громаду дворца и зашагал по узенькой улочке.

*  *  *

Вета сама не заметила, как ноги принесли ее к родному дому. Укрывшись в тени густых кленов, с противоположной стороны улицы долго-долго смотрела она на изящные чугунные ворота, на распахнутые окна отцовского особняка. Первое, что бросилось ей в глаза, была черная лента над входом – такие вешались обычно в знак траура. Она опустила глаза. Прошел почти год, а семья все еще носит траур по погибшей дочери. Сердце Веты уколола игла раскаяния. Могла ли  она думать, сколько горя принесет ее родным ее безрассудный поступок? Впрочем, что толку вспоминать и охать. Случись вернуть тот осенний день на проклятой станции – она все равно бы ничего не изменила…

А потом она тряхнула головой и решительно пошла вдоль забора. В конце концов, чем она рискует? В этом парке и в этом доме она знает каждый закоулок. А в кабинете отца, кроме всего прочего, есть стол, а в столе – деньги, которые теперь так нужны ей, нужны им.  И это не будет воровством – разве отец пожалеет монет для дочери? И если ей повезет и она сможет пройти в свою комнату, то… хотя бы башмаки или гребень она сможет унести с собой. И в шкатулке у нее хранятся девичьи драгоценности… золото никогда не будет лишним!

День катился к вечеру, и Вета опасалась столкнуться нос к носу с отцом, возвращающимся из дворца. Она сама не знала, чего боится больше – встретить его или все-таки разминуться. Умом понимая, что встреча эта не принесет ни ей, ни ему ничего, кроме боли и потрясения, сердцем она отчаянно желала хоть на мгновение увидеть его. Хотя издалека, хоть мельком… увидеть, удостовериться, что он жив и здоров, что его не сломило известие о смерти дочери, что у него все хорошо и заговор не ударил по нему, как мог бы ударить по отцу государственной преступницы.

А встречи с матерью Вета боялась. Боялась, что не выдержит и бросится к ней на шею, не сможет затаиться в стороне, расплачется, обнимая родные плечи. Как, должно быть, постарела мама! Как, наверное, ударила по ним вся эта история…

Дверь черного входа, по обыкновению, была отперта, и Вета без помех проскользнула в дом. Была, конечно, вероятность нарваться на кого-нибудь из слуг, но Вета от души надеялась, что никто не признает в ней молодую госпожу, скажут лишь – новенькая служанка, да и только. Слуг граф Радич всегда нанимал сам, не принимая во внимание никакие рекомендации кухарок, поваров и горничных, а потому зачастую проходило несколько дней, пока новенькие не знакомились со всеми обитателями особняка.

В доме было тихо. Прохладный ветерок покачивал шелковые занавеси на окнах, нагретый солнцем деревянный пол, как всегда, неслышно скользил под ногами. Из кухни чуть тянуло  запахом свежего хлеба, доносился голос кухарки, ругавшейся на кого-то из поварят. Вета сняла башмаки, чтобы не стучать ими, и бесшумно прокралась по коридору к кабинету отца. Чуть задержалась на лестнице, ведущей на второй этаж, погладила кончиками пальцев напольную вазу с белыми гвоздиками. Тяжелые складки штор на высоком окне чуть слышно колыхнулись. Родной дом помнил ее.

На втором этаже на нее упала тишина. Чисто, пусто, тихо. Странно. Такое ощущение, что в доме покойник – приглушены все шумы; даже слуги, кажется, ходят на цыпочках. Или просто все уехали?

Вета подошла к кабинету отца, потянула тяжелую дверь. О счастье, не заперто! Отец запирал кабинет, если уезжал куда-то, а значит, он в городе. Но ничего, она будет осторожна. Вета глубоко вздохнула, скользнула внутрь и притворила створы.

Все в кабинете осталось таким же, как помнила она, кроме траурных лент, обвивавших оконный карниз. Дубовый стол с ворохом бумаг на нем, массивный чернильный прибор… в детстве она любила играть лодочкой пресс-папье. Ровный строй перьев и карандашей… все строго, аккуратно, четко. Книги на полках, тяжелое кресло у стены… где то счастливое время, когда она могла забраться в объятия этого гиганта с ногами и нырнуть в интересную книжку? Коллекция оружия, висящая возле книжных полок. Вышивки матери на стене у стола… странно, а вот это новое, зачем отец повесил их сюда? И – девушка замерла – огромный, почти в полстены, портрет ее самой над столом отца.

Несколько мгновений Вета разглядывала себя, словно в зеркало. Неужели она была такая? Вот эта беспечная, беззаботная девочка, хохочущая радостно и открыто. К горлу подкатил ком. Как, должно быть, убивался отец…

Мимо двери в коридоре протопали шаги, и девушка вздрогнула, опомнилась. За окном простучали колеса – карета подъехала к дому, отец вернулся, наверное! Не забывать, зачем она здесь! Вета насухо вытерла щеки ладонями и шагнула к письменному столу. Она помнила, где граф хранит деньги. Заветная шкатулка действительно была полна золотых монет и ассигнаций. Поколебавшись, девушка высыпала больше половины монет и два десятка бумажных купюр, тщательно увязала их в валявшийся рядом носовой платок. Отец поймет и простит. А им с принцем без этих денег придется очень тяжко. Она окинула взглядом комнату, раздумывая, что еще можно взять с собой, что могло бы им пригодиться… Как хотелось бы взять с собой хоть несколько книжек! Или вот эту мамину вышивку с корабликом, это ее любимая была когда-то. Или отцовский портсигар… просто для того, чтобы гладить его пальцами и вспоминать дом. Или…

Насупившись, Вета сняла со стены два фамильных кинжала с золотой инкрустацией. Пригодится. Она знала, что пропажи хватятся быстро, но кто подумает на нее? Вета Радич мертва, а в дом просто залезли воры.

Застучали за дверью шаги, заскрежетал ключ в замке. Вета вздрогнула и огляделась затравленно. Сейчас ее увидят! Куда же спрятаться? Стрелой метнулась она к окошку и, рывком отодвинув тяжелую портьеру, притаилась за ней.

-                     Да тут открыто! – раздался голос. – Слышь, Пьетро, открыто здесь!

-                     Господин граф приказал вина в кабинет и распорядиться насчет ужина на три персоны, - заговорил другой голос, и Вета узнала в нем дворецкого. – У нас сегодня гости…

-                     Два кресла сюда надо принести… и подсвечников побольше…

Переговариваясь негромко, слуги таскали кресла, ставили свечи в высокие подсвечники. Потом все стихло. Девушка перевела дыхание. Пока не поздно, нужно бежать отсюда. Иначе, увидев отца, она уже никуда, никуда не сможет уйти…

Дверь снова распахнулась. Вета замерла за портьерой. Шаги отца она узнала бы из тысячи.

-                     Прошу садиться, господа, - раздался глуховатый голос отца.

Заскрипели кресла под весом немолодых и явно тяжелых фигур, зазвенели бокалы, в которых наливали вино. Вета закусила губу. Отец… Как постарел он, как постарел! Даже голос стал другим – тяжелым, явно больным и усталым, надтреснутым.

И тут она услышала надменный бас, от которого сжалось сердце:

- Господин Радич, мы не стали бы вас беспокоить в такое время, но вы сами желали этой встречи…

- Да, господа, - отец заворочался в кресле.

- Прежде всего, - продолжал Гайцберг, - позвольте выразить вам соболезнования. Искренние, - прибавил он тихо. – Мне очень жаль. Ваша жена, граф, была чудесным человеком…

«О Боже!» - едва не вырвалось у Веты, и она зажала рот обеими руками. Теперь она поняла, что означают черные ленты у входа и зеркала, затянутые черным крепом.

- Да, милорд, - кивнул граф, - но я уже давно оплакал ее кончину. Милена была больна уже год, с тех самых пор, как…

- Да-да, - проговорил герцог. – Я помню… Карел, честное слово, мне очень жаль. Ваша жена была удивительной женщиной. И… Карел, не нужно, право.

- Простите, герцог, - послышался срывающийся голос графа. – Еще минуту…

После паузы Вета услышала другой голос, который сначала не узнала:

- Давайте поговорим о делах, граф. Может быть, это вас отвлечет. Вы не хотите узнать новости?

- Да… - все еще чуть задыхаясь, ответил граф. – Как здоровье маленького короля?

- Плохо, - ответил герцог, и Вете показалось, что в голосе его проскользнули злорадные нотки. – Плохо, но пока не безнадежно. Лекари говорят, есть надежда на выздоровление. Надеюсь, наши молитвы помогут, но… - он вздохнул.

От следующих его слов у Веты перехватило дыхание от ужаса:

– Слава Богу, нам не пришлось брать на душу этот грех. И это еще раз показывает, что за нас – судьба, что мы были правы. Все складывается наилучшим образом.

- Для нас в любом случае все складывается хорошо, - проговорил второй гость. – Имя регента названо, а вы, милорд, еще и родственник королевского дома… так что, - он засмеялся, – мы в любом случае ничего не теряем.

- А что слышно о…? – граф тактично умолк.

- Есть хорошие новости, - довольно сказал герцог. – Его видели три дня назад в предместье столицы.

Наступила тишина.

Вета отчего-то сразу поняла, о ком идет речь, и сердце ее тревожно забилось.

- Что же… а может быть, ваши информаторы обознались? – спросил Карел.

- Думаю, нет, - рассудительно проговорил второй гость. «Кто же это, кто?» – гадала Вета. – Они опознали его в лицо, и потом – говорят, волосы были острижены довольно коротко, короче, чем носят обычно мужчины. Вполне вероятно, что это стрижка каторжника. И на руках характерные шрамы. За ним было установлено наблюдение, но триждя мои люди упускали его – видимо, Патрик понял, что за ним следят. Позавчера вечером он встретился с лордом Марчем и, как я понял, провел ночь в его доме. Вчера его несколько раз видели в городе. Сведения о его перемещениях пока отрывочны, но…

- Значит, все-таки Марч, - с досадой проворчал второй гость. – Я говорил вам, милорд, что его нельзя оставлять на свободе… я знал, что этим кончится рано или поздно!

- Как бы там ни было, Марча нельзя было трогать. Пока. Чтобы не спугнуть принца…

- Патрик был один? – спросил Карел.

- Да, один, хотя это странно. За все это время следов Дейка обнаружено не было. И знаете, где Патрик скрывается, граф? – герцог выдержал паузу. – Ни на минуту не поверите. В охотничьей хижине в вашем лесу!

- В моем лесу? – граф не смог сдержать удивления. – Но… кто мог сказать ему об этом? Об этой хижине знали только я и моя семья, она находится в глубине леса и…

- Ну, возможно, ему могла рассказать ваша дочь… еще в пору их дружбы. Я могу лишь догадываться…

Карел опустил голову.

- Что же теперь?

- Что теперь? Да ничего. Двое моих людей следят за ним… простите, граф, частные владения, да, но это дело государственной важности. Думаю, вы не станете нам мешать. А остальные, думаю, уже достигли леса и расположились в засаде. Я дал им приказ брать принца живым. Теперь можно не торопиться – никуда он не денется. И, кстати, хорошо бы узнать у него, где виконт Дейк, если он еще жив. Бежали-то они вместе…

Вета едва сдержалась, чтобы не выскочить из-за занавески и не броситься в ноги отцу, не закричать: «Не выдавай!». Она помертвела от мысли, что в эту минуту принц, должно быть, ни о чем не догадывается, а она не может даже предупредить его. Скорее бы они ушли из библиотеки, скорее бы, ей нужно выбраться из замка и бежать, бежать… Почему он не воспользовался ходом? Знал, что за ним слежка? Решил оставить этот ход как последний шанс? Или понял, что тогда и она тоже не сможет незаметно проникнуть в поместье? С Патрика станется…

От горьких мыслей ее отвлек голос отца:

- Я бы не стал утверждать так уверенно, - задумчиво говорил граф. – В прежние времена Патрик был лучшим фехтовальщиком королевства. - Он вздохнул. – Что ж… как говорится, дай ему Бог.

- Карел, - с изумлением протянул герцог, - вы сами-то понимаете, что сейчас сказали?

Граф Радич помолчал, а потом заговорил решительно.

- Не только понимаю, но и отдаю себе отчет, вот в чем дело. Собственно, по этому поводу я и хотел с вами встретиться, господа, - сказал он, вставая с кресла. – Я хочу сказать вам… что выхожу из игры.

В комнате наступила тишина.

- Я не ослышался, Карел? – спросил второй, и Вета наконец-то узнала этот тягучий, чуть гнусавый голос, а узнав, помертвела. Лорд Диколи, военный министр… неужели? – Я правильно вас понял?

- Да, сэр Диколи, - кивнул отец. И, помолчав, заговорил: - Буду с вами откровенен, господа. Я устал. У меня нет больше сил. Вы знаете, все это время я был вашим верным помощником…

- Да, несомненно, - согласился герцог.

- Я поддерживал все ваши замыслы. Я помогал вам в изготовлении ложных бумаг. Я лжесвидетельствовал на следствии…

«О Боже!» - ахнула Вета про себя. Отец, отец, как ты мог?

- Мне искренне симпатичен молодой принц, но я обещал вам – и выполнил свое обещание.

- И я щедро наградил вас, Карел, - заметил герцог. – Разве не так?

- Да, милорд, и я благодарен вам. Но со смертью Милены у меня не осталось ничего. Я отдал вам даже дочь…

- Карел, я ведь уже объяснял вам, - раздраженно перебил Диколи, - что это была ошибка! Ведь вы же помните наш уговор: Иветту вместе с дочерью барона Конена должны были переправить через границу, ей совершенно ничего не угрожало. Арест и суд – все это было лишь спектаклем. Но нельзя, никак нельзя было открыться ей, потому что иначе она не смогла бы вести себя на суде и на допросах так естественно. Кто же знал, что ваша дочь окажется столь малодушной и покончит с собой?

- Я все помню, - тихо сказал Карел. – Я вас не виню, господа. Никто не мог предугадать, но… но моей Веты больше нет. И вчера… словом, мне пришла весть, что мой сын погиб на дуэли…

- О Господи, - тихо сказал герцог. – Примите мои…

- У меня не осталось ничего, - продолжал граф, - и потому мне нечего больше ждать от жизни. Господа, я стар и болен. Я хочу уехать. Уехать к себе в поместье, тихо доживать свои дни и ни о чем не думать, только вспоминать. Вспоминать то счастливое время, когда мои самые любимые люди были со мной… - голос его сорвался.

Несколько минут все трое молчали.

Вета стиснула пальцы. Брат погиб? Она пыталась вспомнить его лицо – и не могла. Йозеф остался где-то далеко-далеко, в невероятно счастливом прошлом. Значит, отец решил пожертвовать дочерью ради сына? Вета никогда особенно не вникала в финансовые дела отца, но как часто ругался граф, вынужденный оплачивать многочисленные карточные долги беспутного наследника. Вот, значит, откуда он брал деньги. Что ж… вполне логично. Земли деда заложены и перезаложены, и если бы не служба герцогу, им грозила бы нищета. Интересно, знала ли об этом мама?

Вряд ли, ответила она сама себе. Иначе не умерла бы, узнав о смерти Веты… а, может, и вовсе уехала бы с ней…

Хитро придумано. По щекам девушки струились слезы. Как же должен был измучиться и отчаяться отец, чтобы решиться на такое! Как же… а, может, он и не любил ее вовсе? Да нет, что ты, ответила она сама себе. Ведь не просто так толкнул ее отец в эту страшную рубку, он подготовил запасные ходы, и если бы Вета так по-идиотски не выдала себя за погибшую Жанну, то жила бы сейчас за границей, в тепле и довольстве, не зная ни боли, ни ужаса каторик, не пройдя через все, через что пришлось пройти… И не было бы ни смерти Яна, ни… ничего бы не было.

Откуда ты знаешь, спросила она сама себя. И Патрика рядом с ней не было бы тоже. И не было бы того крошечного, который – или которая – кристаллизуется сейчас в глубине ее тела. Интересно, обрадовался бы отец, узнав, что у него будет внук?

- Надеюсь, вы понимаете, Карел, - заговорил, наконец, Диколи, - надеюсь, мне не нужно вам говорить о молчании? Я предупреждаю вас заранее, да и предупреждал, собственно, но если вы захотите хоть что-то рассказать…

- Не беспокойтесь, господа, я буду молчать до конца жизни. Но больше… большего не просите. Достаточно уже я взял греха на душу – хотя бы перед молодым принцем…

- Граф, вас никто силком не тянул за руку, - раздраженно сказал герцог. – Вы согласились на все добровольно, и с самого начала я предупреждал вас, что риск есть - и немалый. Да, дело того стоило, но…

- После обещания таких денег? – усмехнулся граф. – Нет, я не спорю, господа, и не обвиняю никого, я сам ввязался во все это. Но я и тогда не стал скрывать от вас, и сейчас не скрываю: молодой принц мне по-человечески симпатичен. Согласен, это не тот король, которого мне хотелось бы видеть на троне…

- С его идиотской честностью, - проворчал Диколи, - с его принципами, с его желанием блага народу… издеваетесь? Да нам всем конец пришел бы в первый же день его правления…

- Ну, не преувеличивайте, - снисходительно проговорил герцог и обернулся к Радичу. – Во все времена, при всех королях заговоры – это часть истории. Вспомните, сколько династий прерывали вовремя кинжал и яд. Неудобных – убирают, вот и все.

- А вы не верите в легенду о праве истинной крови? – спросил вдруг Карел.

- А, в эти старые сказки про родинку на спине и благо страны при истинном короле? Марч, как помешанный, твердит об этом и заразил своим страхом половину дворца. Нет, граф, не верю. Благо страны зависит от нас самих, а не от глупой веры в потусторонние силы. Я верю только в ум, расчет и хладнокровие. Они не подводили меня еще ни разу и, смею надеяться, не подведут никогда. Две попытки срывались, но третья-то удалась!

- Как дела в Совете? – хмуро спросил граф, меняя тему.

- О, вполне пристойно! Вчера подал в отставку барон Родорф - на наших условиях…

- Надо же… все-таки подал. Как вам это удалось?

- Места знать надо, - герцог усмехнулся. – Теперь – считайте: Родорф наш, Стейф наш, Марч раскрылся полностью и теперь безопасен… вот только интересно, сам-то он понимает это? Маркк – упокой, Господи, его душу - помог, конечно… очень удачным был его арест, очень своевременным; черт возьми, какая великая вещь – пытка, под ней все честны и искренни, как младенцы. Думаю, что ядро оппозиции мы обнаружили и вычистили.

- Не факт…

- Не факт, конечно, но…

- А Лестин? – спросил граф, задумчиво глядя в окно.

- Лестин ведет себя тихо, и это немного странно. Казалось бы, ему-то в первую очередь положено возмутиться – он был воспитателем наследного принца, он, я думаю, искренне привязан к нему. А вот поди ж ты – за год ничего, совершенно ничего, никаких подозрений, ни одной зацепки. Или он так хитро маскируется, или же и вправду принял ситуацию и примирился с ней...

- Или я ничего не понимаю в людях, - отозвался Карел, - или он просто выжидает. Увидите, Лестин еще покажет себя…

- Возможно. Но пока он даже согласился сотрудничать с нами, и… Нет, не думаю, что он опасен.

- Как знать, как знать,  - вздохнул Карел. -  Да, а что дал розыск? Удалось установить, кто помог Патрику бежать?

Герцог неопределенно пожал плечами.

- Ну, дело сдвинулось с мертвой точки, но… оборвалось на половине. Комендант этот, Штаббс, неожиданно умер под следствием. Не исключаю, что ему помогли это сделать. Жаль… он мог бы рассказать нам много полезного…

- Опять же, я давно говорил, милорд, - терпеливо проговорил Диколи, - что Штаббс ведет двойную игру. Я более чем уверен, что все это время он работал на ту сторону. Иначе чем и как объяснить, что Патрик все-таки выжил, несмотря на ваше прямое указание?

- Не думаю, - раздраженно сказал герцог. – Я получал от Штаббса достаточно подробные отчеты, и знаю, о чем говорю. …

- Точно такие же отчеты он мог составлять не только нам… и, кстати, гораздо более подробные, - проворчал под нос Диколи, но умолк.

«Дочка у меня… на тебя похожа», - вспомнила Вета. Сдавило горло.

- Еще несколько месяцев – и все разрешилось бы само собой, - говорил герцог, - если б не этот дурацкий побег. Но, господа, это говорит и о том, что мы недооценивали мальчишку… папенькин характер, однако. Может, конечно, они с молодым Дейком действительно бежали сами. Все может быть. Но мне отчего-то в это не верится. Ну да это теперь дело десятое…

Они помолчали.

- Кстати… все забываю спросить… - нарушил тишину Карел, - может, хоть теперь вы объясните мне, что же все-таки случилось тогда после праздника? Как вам удалось сделать так, что король поверил вам, а не принцу?

Диколи усмехнулся.

- Не было бы счастья, да случай помог, причем, в последний момент. Помните, граф, появился у нас новый лакей? Такой… услужливый очень, долговязый?

- Н-нет… признаться, не помню…

- Ну, не суть важно. А лакей этот, если присмотреться, очень похож на молодого принца. Я сразу не смог сообразить, кого же он мне напоминает, - волосы у него темные, и это различие существенно затрудняет истину… но походка, движения – один в один Патрик.

- Этого субчика, - вступил в разговор герцог, - я вытащил почти из петли за разбой и убийства - ему грозила виселица, - полагая, что такой тип может нам пригодиться, и не ошибся.