- Именно так, - ласково улыбнулся один. – Отдай-ка нам оружие, рядовой… только быстро и тихо.

- А в чем, собственно, дело? – попробовал прикинуться непонятливым Патрик. – Господа, я солдат Его Величества…

- Солдат, солдат, - добродушно ответил другой. По его неуловимому знаку двое заломили принцу руки за спину, третий вытащил из-за его пояса и отбросил в сторону пистолет, из ножен – палаш.

- Сейчас мы проверим, какой ты солдат… - и с размаху ударил его кулаком под дых.

Патрик коротко охнул и согнулся, мешком повис в руках держащих его. Очень умело двое, стоявшие сзади, полоснули на нем мундир, обнажая спину.

- Есть! – крикнул один. – Родинка! Это он!

Не разгибаясь, Патрик точно и умело саданул головой в живот стоящего спереди. Державшие его сзади от неожиданности ослабили хватку, он рванулся снова, высвободившись, успел схватить с пола палаш и пистолет и отскочил к окну.

- Ну? – оскалился он, едва восстановив дыхание. – Первому… пулю в лоб… сразу.

Трое заколебались. Первым быть не хотелось, очевидно, никому.

- Ваше высочество, - примирительно проговорил первый, кое-как разогнувшись, - вы нас не поняли. Мы хотим вам только добра…

- Вижу, - выдохнул принц. – Мне… вашего добра не надо… своего хватает…

Под прилавком что-то шумно упало, зазвенев. На мгновение все трое обернулись в ту сторону, вздрогнув от неожиданности. Этого мгновения принцу хватило, чтобы отчаянным прыжком вскочить на подоконник. Вслед грохнули выстрелы, но Патрик успел скатиться с подоконника в палисадник, уходя с линии огня.

Задыхаясь, кинулся он к стоящей у крыльца карете, крича со всей мочи:

- Го-ни!!

Умница Ян хлестнул лошадей, карета резко дернулась и покатилась, скрипя и переваливаясь с боку на бок. Патрик быстро огляделся, кожей чувствуя, как ускользают секунды.

У коновязи, привязанные небрежно, фыркали под седлами четыре лошади. С лихорадочной быстротой Патрик отвязал первую, попавшуюся под руку, вскочил в седло. Хлопнула дверь, на крыльцо выскочили трое. Один вскинул пистолет, но второй ударил его по руке, крикнув:

- Живым!

- Черта с два, - сквозь зубы пробормотал принц, пуская лошадь в галоп.

Догнав карету, он поравнялся с ней и крикнул Яну:

- Скорее! Уходим в лес!

- От верховых не уйдем, - прокричал в ответ Ян. – Карету… бросить придется!

- Знаю! Оторвемся немного…

Раскачиваясь, грозя развалиться на каждом шагу, карета тяжело катилась по дороге.

Сзади затрещали выстрелы. Ветер свистел в ушах, слепил глаза встречными порывами. Мелькали придорожные столбики.

Дорога пошла под уклон, и принц лихорадочно оглядывался, боясь упустить нужный поворот. Не может быть, чтобы вообще нигде не было ни дороги, ни тропинки; ведь должны же быть в лесу ну хотя бы шалаши браконьеров. В сплошной чаще деревьев мелькнул просвет.

- Здесь! – крикнул Патрик, осаживая коня. – Поворачивай!

С дороги уводила в лес узкая тропинка, еще не просохшая после недавних дождей. Деревья почти сразу смыкались над ней сплошной стеной. Карета, разбрызгивая комья грязи из-под колес, едва не въехала на повороте в трухлявый пень. Принц мельком посочувствовал сидящей внутри Вете, которую мотало из стороны в сторону – карета не была рассчитана на такие скачки и такие колдобины.

- Завязнем! – закричал Ян, когда сизая лента дороги скрылась из виду.

- Стой!

Принц торопливо спешился, Ян соскочил с козел. Погоня отстала на какую-то сотню метров, но медлить было нельзя.

- Держи! – Патрик кинул Яну один из пистолетов. - Вета! Уводи!

Тот понял, бросился к дверце кареты. Принц кинулся к лошадям, солдатским тесаком принялся пилить постромки.

- Вета, скорее! – Ян рванул девушку за руку, торопливо помог выбраться из кареты. Яростными рывками, раня ей руки, снял с нее кандалы, подтащил к оседланному коню принца. – Давай верхом - и ходу. Уходи подальше, не жди нас, поняла?

 - Ян… а вы?

- Нет, подожди, - сказал он вдруг, удерживая ее.

Ян ухватил девушку за локти, быстро притянул к себе и поцеловал в крепко сжатые губы – крепко, уверенно и удивительно нежно. А потом отпустил, оттолкнул от себя и сказал:

- Вета, я люблю вас.

И, ухватив поперек туловища, забросил в седло.

- Нет, - закричала Вета, - я не поеду одна! А вы?!

Патрик, наконец, перехватил постромки, вывел храпящих и беспокойных лошадей

- Мы прикроем, - сквозь зубы проговорил Ян. – Скачи, скорее!

- Нет! Я с вами!

- Давай! – заорал Патрик и хлестнул ее коня. Вета ойкнула, завалилась назад, но поймала ритм и выпрямилась в седле. Патрик облегченно вздохнул и развернулся к Яну.

- Развернем карету набок, укроемся за ней?

- Нет, - мотнул головой Ян. – Давай верхом – и прочь отсюда! Я задержу.

- Спятил?

Ян развернулся к нему.

- Патрик, - внушительно сказал он. – Зачем это все? Для того, чтобы ты – именно ты – добрался до столицы. Только ради этого. И если сейчас ты будешь проявлять благородство, мать твою, - закричал он, - ты все погубишь! Мотай отсюда!

- К черту! – заорал Патрик. – Я тебя не оставлю!

В дерево кареты ударила пуля, выбила щепку, пролетевшую прямо рядом с ними. Друзья быстро присели и осторожно выглянули из-за кареты. Топот копыт приближался, хотя за деревьями еще не видно было погони.

В десятке метров от них вылетели на тропу несколько всадников. Ян осторожно приоткрыл дверцу, сгреб все валяющееся на сиденье оружие, пару пистолетов протянул принцу. Очень аккуратно, шепча что-то сквозь зубы, прицелился, выстрелил. Один из всадников завалился набок. Так же сосредоточенно Ян взял второй пистолет, снова прицелился, выстрелил.

Погоня остановилась и закрутилась на месте. Очевидно, соваться под пули им не хотелось. Всадники спешились, попрятались за деревья.

- Эй, - донесся до них голос, - не стреляйте! Давайте поговорим!

Патрик засмеялся сквозь зубы.

-                     Ну, давайте, - пробормотал он, заряжая пистолеты.

-                     Что случилось? – спросил Ян. – Там, в трактире?

-                     Засада, - ответил принц. – То ли Крэйл обманул, то ли кто-то продал…

- Ваше высочество, - крикнул второй голос, более жесткий и властный. – Мы знаем, что вы здесь. Выслушайте нас! Мы не хотим вам неприятностей!

- Я тоже не хочу, - так же сквозь зубы процедил принц.

- Ваше высочество, вы нас слышите?

- Слышу! – крикнул Патрик.

- Мы предлагаем вам сдаться добровольно! Вам и вашим спутникам сохранят жизнь, мы увезем вас в столицу. Ваше высочество, будьте благоразумны! У вас нет выбора… Нас больше. Иначе мы снимаем с себя ответственность за вашу жизнь…

- Как прискорбно, - фыркнул Патрик себе под нос. – Янек, держи - заряженные…

- Ваше высочество, мы даем вам три минуты на размышление! Или вы выходите с поднятыми руками, или мы стреляем на поражение.

Наступила тишина.

- Может, отмахаемся? – задумчиво спросил Патрик. – У нас палаши… Сколько их там?

Ян осторожно выглянул из-за кареты.

- Один, два… четыре… кажется, восемь. Нет, принц. Палаши – вещь, но лезть под пули неохота. У нас пороху мало… Уходи, прошу тебя. Я задержу. Еще не поздно.

- Вместе...

- Идиот...

- Сам идиот. Уходим вместе, успеем. У нас есть пара минут, Янек, пока они думают. Надеюсь, Вета успела уйти. К лошадям – и ходу. Оторвемся хоть чуть-чуть, потом придется пешком, больше шансов...

Ян кивнул.

- Давай…

- На счет «три»... раз… два…. три!

Единым прыжком друзья метнулись к лошадям, вскочили верхом.

- Вперед!

Несколько секунд позади было тихо, затем послышалась ругань, затрещали выстрелы. Погоня, ругаясь на весь лес, тоже пришпорила коней. Без седел стрелять было тяжелее, но и Ян, и Патрик успели разрядить по пистолету каждый.

Что-то свистнуло в воздухе совсем близко. Ян выронил пистолет, зажал левой рукой правое плечо. Меж пальцев его потекла темная струйка.

- Ничего! – крикнул он со стоном. – Вперед!

Они мчались галопом что есть мочи, уже не оглядываясь и не пытаясь отстреливаться. Патрик всматривался в мелькающую впереди тропу до боли в глазах, страшась на очередном повороте увидеть Вету, скачущую назад. Хоть бы она успела уйти как можно дальше.

- Лошадей придется бросить, - крикнул принц. – На ездовых не уйдем.

Ян хрипло засмеялся.

- Приключения, кажется, начались раньше, чем мы… - не договорив, он глухо вскрикнул.

Патрик резко обернулся. Ян, нелепо взмахнув руками, заваливался набок. Мундир на его спине медленно набухал кровью.

*  *  *

Ночью у Веты началась истерика.

- Как ты мог, - кричала она, захлебываясь слезами, не помня и не осознавая, на кого кричит – на себя или на него, - нет, как ты мог?! Из-за тебя гибнут люди, а ты принимаешь их смерть так спокойно, словно они – пешки на шахматной доске! Как ты мог? Тебе надо было остаться там, там, там! Тогда Ян не погиб бы!

- Вета, - Патрик был бледен, и губы его дрожали, - Вета, что вы говорите! Это несправедливо.

- Несправедливо? – закричала она снова. – Что – несправедливо? А то, что он пошел на смерть, чтобы не оставить тебя, - это как, справедливо? А Магда? А Джар? Ты – принц, ты должен был защитить их! А они умирали из-за тебя. И ты после этого можешь говорить о справедливости?

Вета кричала и всхлипывала, и колотила кулаками по его груди. Патрик не пытался ее успокаивать. Он сидел рядом, а когда девушка обессилела и тихонько заплакала, уткнувшись в его грудь, просто осторожно гладил ее по плечам.

Как удалось им уйти от погони, Бог весть. Скакали во весь опор, хотя какой там опор, если приходилось удерживать на крупе лошади страшно обвисшего уже Яна, горячить лошадей и стараться не слететь наземь самому. Когда сзади стихли звуки выстрелов, топот копыт и голоса, они еще долго – сколько? минуту? пять минут? десять? - мчались, загоняя коней. И в какой-то момент – принц так и не понял, в какой именно – впереди показалась хрупкая фигурка, из последних сил удерживавшаяся на спине измученной лошади. Вета, услышав сзади такой страшный топот, испуганно оглянулась – и, увидев их, резко осадила лошадь.

Потом они долго стояли на коленях возле тяжелого, перемазанного кровью Яна. Он еще успел погладить негнущимися пальцами руку девушки, потом попытался что-то сказать, только по движению губ и догадались: «Мама…». А потом вытянулся и затих, и лицо его стало очень спокойным и немножко усталым. Ни у Веты, ни у Патрика не было слез – они просто молчали и смотрели. Принц гладил Яна по темным волосам, держал руку друга в своей, словно это могло помочь, словно можно было перелить силы, поделить его боль на двоих. И когда медленно опустил мертвую ладонь на траву, ему показалось, что сердце его разорвали пополам. Как же это так может быть, их же всегда было двое… Почему он остался один? Патрик пытался сказать: «Не уходи…» - и не мог.

Зачем ты уходишь, не оставляй меня. Мы всегда были вместе, сколько я помнил себя в этом мире, ты всегда шел рядом, мы не мыслили жизни друг без друга. Не уходи. Это я должен был защитить тебя, я отвечаю за тебя, я отвечаю за всех, а вот теперь получается, что ответить – не смог. Ты ответил за меня, ты принял на свои плечи мою ношу, и как и когда я смогу расплатиться с тобой за это? Не уходи, это неправильно и неверно. Ты должен жить, это моя война, а не твоя, и пуля эта была моей, а ты закрыл меня собой, друг мой, брат мой… мы оба знаем, что никто не виноват, но разве от этого легче? Как я могу оставить тебя здесь, тебе же будет одиноко и холодно… не согреть ледяных твоих рук, не закричать «Прости!» - ты все равно не услышишь. Если правда есть какая-то другая жизнь после этой, земной, то пусть тебе там будет хорошо и спокойно…

Так же молча они по очереди рыли могилу широким солдатским тесаком. Наверное, нужно было уходить, их все еще могли найти, но они не могли оставить его так. Яма получилась неглубокая, но это уже не имело значения, лишь бы не добрались потом до тела дикие звери. Как можно бережнее Патрик уложил Яна на расстеленный в яме плащ, сложил руки на груди, осторожно поцеловал в лоб, погладил по исцарапанной щеке.  Вета шептала молитвы – отчего-то они боялись говорить в полный голос.

Комья земли глухо сыпались на белое и спокойное лицо, на худые руки, на залитый кровью мундир. Вета, не в силах смотреть, отвела взгляд. Не было солнца. Только сосны, вереск и равнодушное небо, качающееся над головой. Сколько часов или дней прошло с той минуты, как он сказал «Я люблю вас, Вета….» - отчего же он не признался в этом раньше? И как сама она не замечала неловкой этой любви, робкой, полудетской, хрупкой, расцветшей среди страха и ужаса. Впрочем, что бы она могла дать ему в ответ? Только лишь дружбу… но теперь это не имеет никакого значения. Зачем все так вышло?

Уходя, они все оглядывались, оглядывались, словно надеясь запомнить поляну, на которой остался Ян, словно пытаясь выделить ее из сотен других таких же, вырезать в памяти, навсегда. Потом когда-нибудь они вернутся сюда, и над холмиком этим вырастет обелиск, и на нем выбьют буквы имени. Это обязательно будет. И для этого надо так мало – всего лишь выжить…

Загнанных, запаленных лошадей пришлось оставить в лесу, как ни жаль было. В горах им все равно не пройти.

Ночью они прятались в крошечной пещере в скалах, и если бы погоня не потеряла след, их легко нашли бы по крикам. Бог миловал. А потом Вета заснула, и принц осторожно опустил ее на расстеленный на камнях свой плащ и сидел рядом, держа ее руку в своей руке. Когда же ладонь, сжимающая его пальцы, расслабилась, он осторожно высвободился и встал.  Вышел из импровизированной комнаты наружу, прислонился к скале и запрокинул голову. Яркая и тяжелая, в небе царила луна, и оранжевый диск ее заливал четким бледным светом каменистые уступы, поросшие кустарником.

Патрик долго стоял так, глядя в ночное небо, кусая костяшки пальцев. Глаза его были сухими. Потом развернулся и уткнулся в скалу лицом, до крови обдирая пальцы о каменные уступы и поросшие мхом холодные булыжники.

Утром Вета не могла поднять глаз. Она плохо помнила то, что говорила накануне, но и того, что помнила, оказалось достаточно, чтобы краснеть от стыда.

- Ваше высочество, простите, - глухо проговорила она, не глядя на него. – Я… вовсе не думаю того, что вчера…

- Да полно, Вета, - отозвался принц. – Я все понимаю…

Он был бледен, потому что не сомкнул глаз накануне, охраняя их обоих. И молчалив, потому что все то, что вчера выкрикивала ему девушка, он знал и понимал сам. Она была тысячу раз права, и правота эта тяжелым грузом лежала на его совести. Четыре смерти  случились в этом мире по его вине. И то, что погибшие сами сделали свой выбор, никак его вины не умаляло.

Всю жизнь, сколько он помнил себя, Патрик слышал от отца, что король посылает людей на смерть и имеет на это право. Он знал это. Но оказывается, что знать и понимать – вещи совсем разные. Можно тысячу раз знать себя правым, но отказываться принять это. От королей зависят судьбы. И не всегда судьбы эти сплетаются в тот узор, который хотели бы. Но кто сказал, что король не в ответе за каждую из этих нитей? И кто знает, быть может, ТАМ с него и спросят – ответ. «Что ты сделал для того, чтобы те, за кого ты отвечаешь, стали хоть чуточку счастливее?».

Счастлива ли стала Жанна, погибшая так нелепо и бессмысленно в свои девятнадцать? Как хрупко и невовремя расцвело ее чувство к Кристиану; может быть, мысль о нем послужила ей утешением в последние минуты? Патрик до сих пор не мог понять, что это было – несчастный ли случай или обдуманный, страшный поступок? А может, и права она была; по крайней мере, ужасов каторги она избежала, ей не пришлось долго и мучительно умирать в занесенном снегом бараке.

Магда, несомненно, была счастлива. Их недолгая любовь – да, любовь, любовь! – принесла ей, быть может, единственное за всю жизнь счастье. Что знала она, выходя замуж? Благодарность, уважение, привязанность? Во всем этом не было ни капли той отчаянной страсти, из которой на три четверти состоит любовь. А оставшуюся четверть – даже если женщина сама себе ее придумала, кто сказал, что она не права? Если она стала от этого хоть немножко счастливее…

Стал ли счастливым Ян, защищая любимую девушку и друга? Стал ли он счастлив, когда сказал, наконец, о том, что носил в себе весь этот год? Тысячу, десять тысяч раз улыбается сверху его душа – «Ты ни в чем не виноват…», но раз за разом совесть кричит: «Виновен!». Это – на всю жизнь.

А Джар?

А остальные четырнадцать, пострадавшие лишь потому, что были рядом с ним? Четырнадцать сломанных судеб на его совести. И нельзя даже избавиться от этой вины, потому что он должен жить. Должен дойти. Потому что нужно вытащить тех, кого осудили вместе с ним. Потому что нужно найти мать и маленького сына Магды. Потому что он обещал. И еще -  в его руках страна, которую рвут на части жадные волки. Которая может достаться тому, кто управлять ею – не достоин. А потому нужно жить.

Серое небо над их головой расплакалось, наконец, мелким дождем.

*  *  *

Дорога – тропинка – поворот – овраг – бездорожье, серая пыль под босыми ногами, ноющие лодыжки, привкус соли на губах, запекшиеся губы, холодная вода из родника, вереск и сосны. Дорога, дорога. Из прошлого – в будущее, из войны – в мир, все отступает, теряется под высоким небом, под неторопливыми облаками, все делается неважным. Кроме одного – цели, к которой ведет эта сизая лента. Тишина, безмолвие, мягкая трава подлеска, тяжелая усталость, от которой нельзя избавиться даже во сне.

Как и следовало ожидать, они заблудились. Карты с собой у них не было, а обещанная Штаббсом тропинка то ли потерялась, то ли кончилась раньше, чем они рассчитывали. Оставалось ориентироваться по солнцу и идти на запад.

С собой у них не было почти ничего – изорванная одежда каторжницы и солдата королевской пехоты, огниво, палаш да нож, да головы на плечах. Провизия, пистолеты, немного бинтов, данных комендантом – все осталось в карете, вспомнить о них было тогда не до того. Теперь же приходилось надеяться лишь на себя да на лес, который, хотелось верить, не выдаст.

Неопытная горожанка, редко бывавшая в лесу, Вета совсем растерялась и сникла. Если б не молчаливо идущий чуть впереди Патрик, она бы и направление выбрать не смогла. Принц, которому случалось на охоте заночевать в лесу, был немного опытнее своей попутчицы, но вот именно – немного. Костер развести да мясо освежевать – вот и все умение. А мясо это найти еще надо, а нет ни ружья, ни пороха. Жевать бы ягоды – но их в мае еще нет. Коренья съедобные… но как знать, какие они? Оба на ходу подбирали прошлогодние кислые падалицы, срывали траву, показавшуюся знакомой, надеясь, что «Бог не выдаст, отрава не съест». После одного такого обеда Вету мутило едва ли не сутки.

За прошедший год Вета ко многому притерпелась. Научилась спать, когда рядом шумят. Научилась переносить невозможность уединиться даже на несколько минут в день. Научилась ценить краткие минуты передышки, засыпать на ходу и просыпаться так же, есть прогорклую, невкусную пищу и довольствоваться малым. Теперь ее трудно было чем-то удивить.

Но она оказалась совершенно не готова круглые сутки видеть рядом с собой человека, которого любила. Весь этот год они встречались редко, минуты свиданий были коротки, а потому она словно и не замечала происшедших в нем и в ней изменений, все еще храня в душе тот образ, который сама себе создала. Но прошел год, и оба они стали совершенно другими, и им друг к другу привыкать нужно было – заново.

Впрочем, не сказать, чтобы это оказалось очень трудно. Патрик был молчаливым и нетребовательным попутчиком. Он был вежлив и деликатен с ней, старался как можно больше облегчить ей путь – но и только. Словно совершенно чужой человек идет, которому все равно, кто рядом с ним. Молчаливый, погруженный в себя, натянутый, словно стрела, выпущенная к цели.

А еще Вета поняла, что она принца ужасно стесняется. Все те нехитрые тонкости быта, которые она научилась совершенно свободно выполнять в переполненном бараке, в безлюдном лесу наедине с Патриком приводили ее в замешательство и вызывали краску стыда. Первое время она стеснялась попросить его остановиться по разным надобностям, не решалась при нем поправить натирающий ногу неудобный башмак, не могла даже разуться или закатать рукава – потому что не принято же! Проклятый дворцовый этикет, совсем вроде бы стершийся из памяти, оказался настолько въевшимся в кожу и кровь, несмотря на массу неудобств. Вета маялась несколько дней, ругая себя последними словами и стараясь поспевать за быстрыми шагами принца. А он, казалось, совсем не замечал ее страданий, и это вызывало у нее едва ли не слезы досады.

Но все это оказалось лишь цветочками по сравнению с тем ужасом, в который она впала, заметив у себя приближение тех самых женских дел, о которых не принято рассказывать мужчинам и про которые за всеми этими волнениями она совершенно забыла. И – совершенно ничего с собой, ни даже тряпки чистой, которую можно было использовать. Сначала Вета изорвала почти всю нижнюю юбку, но этих кусков хватило на два дня. Потом она старалась идти чуть сзади неутомимо идущего принца, наивно надеясь, что он не станет оборачиваться и не заметит ее мокрой юбки и темных капель, пятнавших землю от ее ног.

Патрик словно бы и не замечал ничего. Он почти не оборачивался и не сказал ей ни слова, но потом Вета разглядела краску стыда, заливавшую его шею и уши. Ей захотелось провалиться сквозь землю.

На очередном привале, место для которого они выбрали у крошечного, совершенно ледяного ручейка, вытекающего из-под корней старого дерева, принц усадил девушку на вывороченный ствол огромной березы.

- Вета, - очень серьезно сказал он, опускаясь на землю рядом, - скажите мне, чем я могу вам помочь?

- Я… не понимаю вас, ваше высочество, - Вета недоуменно взглянула на него.

Патрик вспыхнул.

- Может быть, вам нужно… ну… - он запнулся, - ну, приспособление какое-то, я не знаю… - Он еще гуще залился краской и кивнул куда-то в район ее пояса. – Ну, справляются же женщины как-то с… этим всем. Я же вижу, как вам тяжело…

Вета с размаху закрыла лицо ладонями. Ей захотелось умереть на месте или исчезнуть и никогда больше не возвращаться. Черным проклятием прокляла она в эту минуту Господа Бога, создавшего женщин такими, какие они есть.

- Вета… - принц осторожно отвел в сторону ее маленькие ладони. – Вы боитесь меня? Стесняетесь? Прошу вас, не надо, - такой мягкости в его голосе она давно уже не слышала. – Ну… это ведь обычное дело, так? Значит, мы сможем с этим справиться. Я давно вижу, как вы стыдитесь меня… пожалуйста, не надо! Вам тяжелее, чем мне, вы женщина, и потому если я могу чем-то помочь вам, то…

Он улыбнулся – неловко и смущенно.

- Вы плачете? Вета, дорогая… я не хотел вас оскорбить. Но вы же сами видите – здесь не до этикета. Забудьте вы про эти дурацкие условности, у нас не дворец. Мне казалось, что после лагеря вы станете проще относиться ко всему этому. Я ведь тоже человек, и тоже не из золота сделан. Скажите, если бы вам пришлось ухаживать за раненым, что бы вы сказали в ответ на его попытки скромничать? Помните, как вы меня перевязывали? Ну вот, а здесь ведь… примерно так же… Давайте не будем стесняться друг друга, хорошо?

Она кивнула, не поднимая глаз.

- Вот и хорошо. А теперь вытирайте слезы и скажите – что вам нужно, чтобы было легче идти? Я как-то… не очень разбираюсь в ваших тонкостях, - он потер лоб ладонью.

- Откуда вы знаете про все это? – пролепетала Вета.

Принц чуть улыбнулся.

- Во-первых, я все-таки уже давно взрослый, - он отвел глаза. - Во-вторых… вы думаете, что только женщины умеют обсуждать мужчин? Представьте себе барак, в котором полсотни мужиков. Можете вообразить, на какие темы они говорят? Хотя, по совести, я… эээ… понял весь процесс только в общих чертах. Но это неважно. Ну, так что же?

- Чистое полотно, - сказала Вета, так же не глядя на него. – Но мне нужно много, и…

Патрик подумал.

- Не знаю, насколько она чистая, но другого все равно нет… - он вскочил и деловито стянул с себя мундир. – Впрочем, ее можно выстирать…

Патрик снял нижнюю рубашку и протянул Вете.

- Нет, нет, - замотала она головой, - не нужно, что вы! А сами-то вы как?

- Вета, - серьезно смотрел он на девушку. – Мы договорились? Держите. Раздерем на полосы. А постирать ее все-таки, наверное, нужно…