*  *  *

«… не знаю, дойдет ли до тебя это письмо, этот крик в пустоту. Не знаю, верить ли человеку, обещавшему мне передать тебе мою весточку. Одно знаю точно, в одно верю – ты жив. Потому что иначе судьба будет слишком несправедлива к нам, потому что они не могут, не имеют права убить тебя. А ты не имеешь права умереть, пока есть на свете люди, которым ты нужен. И будешь нужен всегда…

Я знаю, что ты невиновен, и всегда это знала, только не успела сказать тебе это. Мой брат – самый благородный человек из всех, кого я встречала когда-либо. Только вот как и кому доказать то, что я знаю. Никому нет дела. Совсем. Даже матушке. И это самое страшное. И я никак не пойму – значит ли это, что тебя все забыли, или же просто боятся… а вот кого? чего? Бог весть…

Впрочем, мне все равно. Я кричу во весь голос. Только меня не слышат. Я малышка и несу ерунду. Впрочем, я пока даже рада этому. До тех пор, пока я «малышка», я могу говорить правду во весь голос и оставаться в живых.

Больше всего мне жаль мальчика, который не виноват в том, что случилось. Он смеется рядом со мной и пока даже не понимает, что его ждет. Пока он лишь рад тому, как много стало в его комнате игрушек, как часто угощают его сладостями те, кто мечтает добиться его дружбы, как часто с ним играют в лошадки. Законный правитель, ха! Как будто это защитит его от ночных убийц или от яда в тарелке. Я слишком хорошо знаю того, кого мы оба знаем, чтобы наивно надеяться, что он остановится на достигнутом.

Очень часто я приезжаю к той скале, где мы любили бывать с тобой – помнишь? Я останавливаю лошадь и долго стою там. И разговариваю с тобой. Не знаю, слышишь ли ты меня. Надеюсь, что слышишь. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты это помнил и знал. И я надеюсь, что мы еще встретимся.

Даже не стану говорить тебе о надежде. Я надеюсь. Изо всех сил, потому что иначе не могу.

У нас уже рассвет. Помнишь, какие рассветы мы встречали с тобой? Прошел лишь год, а мне кажется, что это было целую жизнь назад. А может, мы становимся взрослыми?

Прости меня. Я несу всякую чушь, а тебе ведь не это нужно. Быть может, тебя больше утешили бы вести о том, что во дворце втихомолку – опять втихомолку! – шепчутся о тебе, о вас, о том, что заговор ваш был раздут из пустяка и лишь потому раскрыт, что это было кому-то нужно. А мне смешно. Я ведь знала это и так. Только мало кто слышал про это.

Отца больше нет. И я не знаю, что будет со всеми нами. И я боюсь – не за себя. За тебя. И за маму. Она почему-то думает, что поступает правильно, обвиняя тебя. А я вижу, что нет. Но как разубедить ее – не знаю.

Отца больше нет, но я не могу в это поверить. Все кажется, что вот-вот зайдет он ко мне в комнату, как бывало раньше, и рассмеется. Мы забыли, как это – смеяться. Тот совсем седой, тяжело дышащий старик, в которого превратился отец, тоже разучился улыбаться. Знай, Патрик, - он по-прежнему любит тебя… то есть любил – до самой смерти.

Читаю сказки Агнессе и Бланке и рассказываю им о тебе. Они такие забавные. Вчера Бланка спросила меня, когда ты приедешь. А я сказала, что скоро. Ее Величество хмурится, когда слышит такие вопросы, и малышки дали мне честное слово при ней не говорить ни слова.

Это письмо завтра (нет, уже сегодня) утром я отдам лорду Маркку. Он поклялся мне, что отдаст его гонцу, который повезет по стране указ. Ему я верю. И я верю, что к тебе дойдет то, что я так и не успела сказать, потому что уже светает:

Я очень тебя жду. Я очень тебя люблю. И надеюсь, что ты еще помнишь меня…

Изабель».

*  *  *

Наверное, лекарки нужны кому-то и по ночам, думала Вета, ежась от ночной прохлады. За все время ее новой жизни ночью ее еще никуда не таскали. Странно. Зачем она понадобилась Штаббсу? Может, у кого-то из офицеров геморрой разыгрался? Девушка хихикнула. Но нет, тогда б ей велели взять с собой лекарскую сумку. Впрочем, что гадать-то зря… Сейчас узнаем.

Войдя в комнату, Вета невольно зажмурилась от яркого сияния свечей и не сразу заметила двоих, стоявших у стола коменданта. Подойдя, она привычно поклонилась и начала было:

- Господин комендант, по вашему приказу…

- Иди сюда, - перебил ее Штаббс, не оглядываясь. – Иди сюда, девочка…

Вета настолько не ожидала услышать таких слов, что послушно подошла. И только тут увидела, что на столе коменданта расстелена большая карта, а над ней, придерживая кандалы,  склонились вместе со Штаббсом Патрик и Ян.

- Что… - начала было она. Но Штаббс продолжал, не слушая ее:

- Смотрите, вот дорога, - палец его уперся в длинную черную линию. – До монастыря отсюда два дня пути. Вы уйдете сейчас вот этой тропкой. Возьмете с собой табаку, будете разбрасывать по дороге, чтобы запутать погоню с собаками. Примерно через три часа дойдете до ручья, войдете в воду и пройдете немного по течению – опять же чтобы запутать след.  Ну, думаю, сообразите сами… За ночь вы успеете дойти до старого карьера – он теперь заброшен, - и спрячетесь там. Карета проедет это место примерно к одиннадцати часам утра… солдат будет двое, один из них – мой человек, - он мотнул головой в сторону застывшего у двери охранника. -  Как только они поравняются с карьером, он засвистит детскую песенку  «На море голубом». Дальше вы выбегаете, инсценируете нападение… собственно, оглушить придется только одного, и я думаю, что мой Вашек отлично сам с этим справится. Переодеваетесь в мундиры, берете оружие…  Поедете вы вот сюда… искать вас на этой оживленной дороге, да еще под вполне легальным прикрытием никому не придет в голову. Дорога тут одна, не заблудитесь. Документы готовы. Вы, Жанна, - он, наконец, обернулся к девушке, - остаетесь самой собой, осужденной Жанной Боваль. Вас отправляют отсюда в связи со слабым здоровьем, под конвоем,  в сопровождении  двух солдат. Господин Крэйл выправил вам все соответствующие бумаги. И, к сожалению, вам нужно будет надеть кандалы – каторжников перевозят только в них. Сегодня вы ночуете здесь, рано утром вас вызовут на глазах у всех, чтобы не вызвать подозрений. Дальше. Не доезжая до монастыря, вы свернете вот тут и остановитесь у придорожного трактира. Смотрите внимательно, карту я не смогу дать вам с собой… это будет подозрительно, а, кроме того, выдаст меня с головой. Эта часть понятна?

- Да, - нестройным хором проговорили Патрик и Ян. Вета все еще непонимающе молчала.

- Дальше, - подал голос сидящий в углу человек, которого Вета сначала не заметила, – зайдете внутрь. Вас будет ожидать мой человек; зовут его Йель, он высокий, темноволосый, в черном с серебряным шитьем сюртуке, на щеке шрам, с собой длинная вишневая трубка. Он подсядет к вам, и вы – будто невзначай – спросите у него: «Почем здесь раки?», он ответит: «Полтинник за фунт – совсем недорого». Вы спросите: «Как думаете, золото сгодится?» - и покажете ему вот это кольцо…

Патрик повертел протянутый ему перстень с рубином и надел на шнурок нательного крестика.

- Проедете от трактира еще немного, в лесу будет спрятана  запасная одежда, оружие, верховые лошади и провизия – Йель покажет место.  Там вы бросите карету, переоденетесь в дворянскую одежду; ну, а дальше – прямо по тракту. В Еже остановитесь в маленькой гостинице на окраине города, она называется «Магдалина», там вас будет ждать еще один мой человек со сменными лошадьми. Йель все знает. Он скажет вам, что нужно делать дальше.

- Сколько времени форы будет у нас? – спросил Ян, азартно блестя глазами.

- Сколько? Ну, смотрите, - вздохнул майор. – Здесь вас хватятся утром. Карета с Жанной уедет пораньше, сразу после подъема, так что на нее никто ничего не подумает. Я должен буду отправить сразу людей на поиски. Погоня – десяток солдат, два следопыта и собаки – вам не страшна, если вы все сделаете правильно. Мои следопыты проследят вас до карьера, но там поймут, что вы уехали и смысла искать дальше нет… пока туда, пока обратно - еще сутки. Потом мне придется посылать весть по начальству. Еще три-четыре дня. Вот и считайте… где-то неделя – за это время вам нужно будет уехать как можно дальше, и потом быть очень осторожными – ваши словесные описания очень быстро появятся на всех постоялых дворах. Я дам вам оружие, в карете будет запас еды и немного бинтов на всякий случай, до монастыря хватит. Большего, простите, не смогу сделать. А теперь – уходите… и помогай вам Бог, господа.

- Да, ваше высочество, вам пора, - сказал Крэйл. – Ночи сейчас коротки, до рассвета нужно уйти как можно дальше.

- Еще минутку, - попросил Патрик.

Оба они обернулись к девушке.

Им нельзя было долго задерживаться, поэтому все, что они могли себе позволить, - лишь пожать друг другу руки. Вета, приподнявшись на цыпочки, поцеловала друзей в щеку.

- Все будет хорошо, - дрожа, проговорила она.

- Утром встретимся, - улыбнулся Ян. – До свидания.

Они шагнули к двери…

- Да, подождите! – вдруг окликнул Штаббс. – Кандалы…

Ян и Патрик переглянулись – и дружно захохотали. Оба так приспособились за этот год к звону и тяжести цепей, что совершенно забыли, что их нужно снять.

- А мы уже привыкли, - сквозь смех выговорил Патрик, послушно протягивая руки.

- Сожалею, господа, - покачал головой Штаббс, - но если я сейчас сниму с вас цепи, это тоже выдаст меня с головой и даже больше. Я только хотел сказать, что ключ будет у солдат; утром вы сможете избавиться от них, а пока – простите, не могу…

Дождь моросил нудно и мелко. Пряча под полой плаща фонарь, комендант довел их до маленькой калитки за своим домом. Крэйл ежился и мотал головой – капли залетали ему за шиворот. Ключ повернулся в замке с легким скрежетом, смазанная дверь отворилась совсем бесшумно.

- Здесь золото… - Штаббс протянул им небольшой сверток, - немного, правда. Прощайте, господа, и удачи вам.

Патрик обернулся к нему.

- Майор Штаббс, - голос его дрогнул. – Спасибо вам. Я не забуду этой услуги, обещаю.

- Полно, ваше высочество, - отозвался старый комендант. – Мой род служил вашему уже полторы сотни лет. Я честный человек и почему-то верю вам. И не больше вашего хочу, чтобы страной управлял Тюремщик. Я сделал свой выбор. Прощайте, ваше высочество, и простите меня за все.

Патрик крепко пожал ему руку.

- Храни вас Бог, дети, - устало проговорил майор и вздохнул.

Две высокие, угловатые фигуры бесшумно исчезли в сумраке леса.

Часть третья

По праву крови

Вета проснулась от солнечного луча, ползущего по лицу, и улыбнулась, не открывая глаз. Сейчас, наверное, утро, и мама уже пьет кофе. Надо бы встать, но так хочется полежать еще немножко… Только тянет холодком… укрыться, что ли, потеплее?

Шевельнувшись, Вета поняла, что лежит она не на кровати, а на чем-то очень твердом и неудобном, и одеяла нет. Двинув руками, девушка услышала звон металла. И, наконец, все вспомнила. Рывком села… вернее, попыталась – и охнула от боли в затекшей за ночь спине. И открыла глаза.

Карету мирно потряхивало на особо заметных ухабах, дребезжали старые рессоры. Солнечные лучи проникали сквозь решетку на окнах и скользили по выцветшей темной обивке. Как же, тюремная карета, минимум удобств. Сиденья обтянуты черной тканью, стены некрашеные, деревянные. Под голову ей кто-то подложил свернутый плащ, который от ее резкого движения сполз на пол.

Ага, вот и этот кто-то, позаботившийся о ней. На сиденье напротив, привалившись к стене и мотаясь по ней головой в такт движению, спал Патрик. Вета невольно улыбнулась. Во сне лицо принца было беззащитным и, несмотря на светлую бородку, совсем детским, еще чуть-чуть – и губами зачмокает, как обиженный ребенок. Мундир солдата королевской пехоты расстегнут, тонкая шея торчит из ворота, под глазами – черные круги. Ян, наверное, сидит на козлах.

Саму стычку у карьера Вета почти не запомнила. Накануне ночью она так и не смогла уснуть; металась без сна, все пытаясь представить, где сейчас друзья… что с ними будет… что будет утром. Напряжение скрутило ее так сильно, что она почти не помнила, как уходила из лагеря, как комендант проводил ее до кареты и отдал сопровождающим бумаги, как смотрела она в окно на удаляющийся забор, который всей душой желала больше никогда не видеть. В карете, убаюканная тряской, она расслабилась, заснула и лишь сквозь сон слышала резкий крик, а потом – голоса и шум снаружи. Судя по тому, что рядом с ней спал все-таки Патрик, а не чужой солдат, все прошло благополучно.

Однако очень хочется есть. И умыться. И ноги размять. И… вообще. Вета поежилась. Интересно, как далеко они уехали? Сколько сейчас времени? Она осторожно, стараясь не греметь кандалами, чтобы не разбудить Патрика, выглянула в окошко – места мимо проносились живописные, но совершенно незнакомые. Впрочем, что видела она в том краю, кроме внутреннего двора и дороги в карьер? Судя по солнцу, дело явно зашло за полдень.

Карету тряхнуло на ухабе, Вета ойкнула, ударившись макушкой о потолок. Цепь ее кандалов, вырвавшись из рук, ударилась о железную решетку окна и гулко звякнула. Патрик напротив резко открыл глаза и выпрямился, как подброшенный. Пальцы его легли на рукоять неведомо откуда взявшегося пистолета. Явно заряженного, кстати.

- А… - увидев ее, принц облегченно вздохнул и немного расслабился. – Вы проснулись, Вета?

«И что, всегда – так? – невольно подумала она. – Вскидываться от каждого резкого звука, сразу хвататься за пистолет – и только потом разбираться, есть ли опасность или нет. Рисковать ежеминутно, не ожидая за это награды?»

Дура, сказала она опять сама себе. Награда его впереди ждет. Еще какая награда – он идет трон себе возвращать, трон и имя. А то, что рискует – так это, как в той поговорке, стоит шампанского. А вот зачем в это дело ввязалась ты?

И зачем в это ввязался Ян? Который точно так же ежеминутно ждет пули в спину или удара штыком в грудь. Слава Богу, пока они не нарвались ни на кого. А ведь могли бы… погоняя лошадей всю ночь, не давая себе ни минуты передышки, они гнали лошадей на запад, стараясь оставить за спиной  как можно больше миль.

И прикрыли ее плащом, и молчали, оберегая ее сон…

- Доброе утро, - слабо улыбнулась она. – Или скорее день? Я вас разбудила…

Патрик отложил пистолет и потянулся.

- Как вам спалось? – осведомился он. – Не желаете ли кофе в постель… впрочем, нет, в постель не надо… тогда в карету?

Вета рассмеялась.

- Желаю, ваше высочество. Только не кофе, а… - она подумала, - нет, кофе, а к нему – бутерброды с икрой и… пожалуй, яблоко. Нет, два яблока. Нет, для ровного счета четыре больших красных яблока.

- Где-то у нас тут были… - Патрик порылся в валяющемся на сиденье рядом с ним узелке. – Вот! Прошу – как вы и заказывали. Бутерброды, конечно, с каторжной кухни, но… - Он протянул ей кусок хлеба с холодным мясом.

- Ух ты… Спасибо…

- Спасибо скажите Штаббсу, - деловито отмахнулся Патрик. – Кстати, скоро остановка – нужно дать отдых лошадям. – И он вонзил зубы в еще один бутерброд,  размером поменьше.

Вета только теперь поняла, что она ужасно голодна. Волнения прошедшей ночи перебили было аппетит, но теперь организм настойчиво намекал на то, что неплохо бы получить подкрепление.

Судя по неровностям под колесами, они свернули с дороги. Вета выглянула в окно. Так и есть, лошади бодро трусили по направлению к лесу. Карета в очередной раз подпрыгнула на ухабе и остановилась. В окно заглянул Ян.

- Эй, путешественники, приехали. Объявляется перерыв. Я, например, есть хочу…

С огромным наслаждением Вета вылезла на твердую землю. Да, экипажи ее отца и тюремная повозка – все-таки не одно и то же. Тяготы прошлогоднего пути на каторгу уже как-то подзабылись, и теперь изрядно пострадавшая за день пятая точка опоры возмущалась буквально во весь голос. Девушка огляделась - и ахнула. До чего же вокруг хорошо!

Огромное небо подпирали величественными вершинами поросшие соснами горы. Темная, сочная зелень леса стояла вокруг дороги сплошной стеной, но казалась не пугающей, а скорее величественной. Неподалеку, раздвигая мрачное торжество сосен своей голубизной, плескалось крохотное озерцо. Свежий, по-настоящему свежий воздух, наполненный ароматом чего-то неведомого, кружил голову; наверное, это запах свободы. Где-то в невообразимой вышине звенели птицы. И – тишина, настоящая, живая, мирная. И трава, высокая, настоящая, и цветы, и веточки земляники. Господи, как хорошо… Вета робко оглянулась – и сделала несколько па вальса, не замечая неровностей земли. И тихонько засмеялась, чувствуя, как отпускает ставшая привычной за этот год тоска и напряжение.

Поколебавшись, пошептавшись с Яном, Патрик все-таки снял с мнимой пленницы кандалы. На расстеленном на траве плаще они устроили стол. Разложили яблоки, орехи, вяленое мясо, нарезанный хлеб. Вета так отвыкла видеть на столе такое богатство, что воззрилась на него и в течение несколько секунд не отводила глаз. В желудке опять заурчало – одного бутерброда оказалось как-то маловато.

- Вета, прошу, - пригласил Ян, от которого не укрылся ее голодный взгляд.

- Не слишком усердствуйте, - предупредил Патрик. – Нам еще несколько дней ехать, и неизвестно, будет ли возможность поесть на постоялых дворах. И потом, - прибавил он негромко, - нельзя так сразу… с большого голода. Плохо станет…

Вино из пузатой фляги привело всех троих в прекрасное расположение духа. В самом деле, их ждут великие дела, они молоды и свободны – о чем еще можно мечтать?

Они хохотали и болтали, пока принц не оборвал сам себя:

- Нам бы потише... Любой проезжающий мимо заинтересуется – что это за солдаты такие, которые с каторжницей на травке сидят?

- Хорошо, что не лежат, - буркнул Ян и смутился.

Вета откинулась на траву и посмотрела в небо. Как хорошо, как удивительно хорошо. А она могла всю жизнь прожить в столице и не увидеть ни этого неба, ни таких величественных сосен, не узнать, как высоко стоит солнце перед закатом и как вкусен простой черный хлеб, если есть его на траве, один кусок на троих, запивая водой или вином. Как многого она не знала. Насколько проще стал мир за этот год. Раньше, оказывается, у нее было огромное множество проблем: какое платье выбрать, какую ленту в волосы вплести, как дать понять кавалеру, что она не такая, как все, и как уговорить отца взять ее на очередную танцульку. Все предельно упростилось теперь. Кусок хлеба, нескованные руки, мыло и возможность спать хотя бы несколько часов в сутки – вот и все, что нужно живому существу. А еще – чувствовать рядом плечо друга… во сто крат дороже становится эта роскошь, если долгое время рядом с тобой – чужие равнодушные люди…

- Хорошо-то как, - сказал вдруг Патрик негромко. – Сидишь и сидишь, ешь, и никакого тебе конвоя, ни работы, ни нормы, ни окриков. Просто – сидишь, - и он счастливо засмеялся и с наслаждением развел руки.

Ян с тайным облегчением заметил, что из глаз принца понемногу уходит та глухая тоска, почти смертное равнодушие, которые стоячими омутами стыли в нем последние несколько недель. Патрик улыбался – почти как раньше, и шутил, как раньше.

- А представьте, принц, - лениво протянул Ян, - кровать. С вышитыми простынями, балдахином, ароматическими свечами в изголовье, с чистым бельем… и огромную бадью горячей воды, - он мечтательно вздохнул, -  с душистым мылом…

-   Кстати, насчет воды, - вдруг оживился Патрик, - я вижу озеро. А не искупаться ли нам?

-   Холодная же еще, - засомневалась девушка, но Ян поддержал друга:

-   Хоть человеком себя почувствуешь. Время еще есть, давайте! – и, опять смутившись, посмотрел на Вету: - Идите сначала вы, а мы покараулим…

Вода и вправду оказалась еще холодной, но Вета с наслаждением плескалась, негромко повизгивая от озноба и удовольствия и с опаской оглядываясь на юношей, возившихся у кареты и в ее сторону честно не смотревших. Ощущение пусть и не идеальной, но чистоты прибавило ей и уверенности, и настроения – она действительно почувствовала себя другим человеком. Поколебавшись, девушка решила не стирать нижнюю юбку и сорочку – все равно через несколько дней у них будет другая одежда.

Потом она долго расчесывала мокрые волосы, прислушиваясь к азартным выкрикам и смеху, доносящимся с берега. Когда, хохоча и все еще фыркая, молодые люди вернулись к карете, Вета посмотрела на них, раскрасневшихся от купания, и тоже засмеялась – просто так, очень уж легко и радостно стало вдруг на сердце.

Юноши, смеясь, подтрунивали друг над другом, а Вета смотрела на них и думала, как изменились оба за этот год. Уже не прежние чуть угловатые и нескладные мальчишки – мужчины; совершенно не детским был разворот плеч, перекат сильных мускулов под гладкой кожей, жесткие, огрубевшие от работы руки, взгляды – точные, уверенные, цепкие. Оба сбрили, наконец, бороды, так старившие их, но и на прежних себя походили мало. Широкоплечий, крепкий Ян на вид казался старше друга. Хмурые, колючие глаза на скуластом лице, жесткий ежик темных волос, морщинка меж бровей – на вид ему можно было дать лет двадцать пять, а порой и все тридцать, и только мелькавшая порой озорная улыбка давала-таки поверить, что ему нет и двадцати одного. Через правую щеку к виску тянулся тонкий, уже почти незаметный шрам – след давнего удара. Высокий и гибкий Патрик выглядел легче и тоньше, светлые волосы и ямочка на подбородке делали его порой совсем мальчишкой, но внимательный взгляд сине-серых глаз, горькие складки в углах губ, точные, скупые движения выдавали взрослого, сильного воина. И – переглядки, незаметные кивки, понятные лишь им двоим жесты – оба понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полунамека; Вета с завистью подумала, что у нее никогда не было такой подруги – с которой не страшно было бы в огонь и в воду.

-                     Пора ехать, - сказал Ян, отряхиваясь, как щенок. – Скоро закат…

-                     Пора, - согласился принц. – У-уххх… вернусь во дворец, заведу себе личное ледяное озеро для поднятия тонуса…жизненного…королевского…, - он опять захохотал и неожиданно схватил растерявшуюся Вету в охапку, закружил ее в воздухе.

Девушка с визгом замолотила кулачками по его спине, заболтала ногами, чувствуя себя пушинкой в его сильных руках. А когда Патрик опустил-таки ее на землю, едва сдержалась, чтобы не прижаться к нему… почему такими короткими всегда бывают мгновения счастья?

Ян вздохнул.

- Чисто дети малые… Эй, ехать пора!

- Господа, объясните мне, - попросила девушка, пока Ян с явной неохотой снова надевал на нее кандалы, - кто был тот человек, который показывал нам дорогу?

- Некто Крэйл, - неохотно ответил принц, сворачивая и увязывая узелок с едой. – Доверенный лорда Маркка.

- Маркка? – удивилась девушка. – Но, ваше высочество, он же никогда… вы с ним не особенно ладили раньше. Зачем бы ему помогать нам?

- Сам удивляюсь, - признался Патрик. – Видимо, или я ошибался, или он… слегка изменил своим убеждениям.

- Но Штаббс какой молодец! – сказал вдруг Ян. – Видит Бог, я от него такого не ожидал. Надеюсь, он не слишком пострадает, если все вдруг раскроется…

Патрик суеверно сплюнул через левое плечо.

- Не говори глупостей… Все будет хорошо. Но я не забуду того, что он сделал. Что ни говори, сейчас он рискует и рискует сильно. Видимо, он действительно человек порядочный…

- Он просто сделал свой выбор, - пожал плечами Ян. – Ведь не просто же так… наверняка он надеется на вашу благодарность, ваше высочество.

- Для этого надо добраться до столицы, - вздохнул Патрик.

- Пока что нам нужно добраться хотя бы до монастыря, - резонно возразил Ян.

*  *  *

Маленький придорожный трактир в пяти милях от монастыря святого Иоанна был скорее не трактиром, а постоялым двором. По крайней мере, количество построек, обнесенных невысоким забором было достаточным для того, чтобы разместить там на ночь некоторое количество путешествующих. Большой деревянный дом с резным крыльцом и кружевом на перилах выглядел уютно и приветливо. Широкий щит с нарисованным красной краской жареным не то петухом, не то цыпленком  намекал на то, что разжиться здесь можно не только выпивкой, но и едой, и коновязь у входа могла вместить с десяток лошадей.

Вблизи, однако, впечатление это оказалось несколько испорченным. Двор просторный, но не метен и завален всяким хламом. Забор – даже с нескольких шагов видно, что покосившийся, окна – мутные, на деревянном кружеве наличников не хватает нескольких звеньев. Видимо, конкурентов в этих безлюдных местах у трактира не оказалось, и хозяин позволил себе несколько расслабиться. Дорожные люди – непривередливый народ, да и поди откажись от возможности выспаться в постели, пусть даже не слишком чистой, если на несколько сотен миль вперед больше такого шанса не представится. Видимо, проезжающие скрипели, но платили. Набитые за день в седле или тряской карете важные и нежные части организма любой кошелек заставят раскрыться.

Патрик с видом заправского кучера подкатил и лихо развернул лошадей на дороге прямо напротив ворот.

- Оставайтесь пока здесь, - принц спрыгнул с козел, стукнул в окошко кареты. – Янек, сядь пока к лошадям… на всякий случай. Ждите, пока я не выйду… если что – гони, понял?

Вета посмотрела ему вслед. Как он может так быстро и легко двигаться после почти трех суток почти непрерывной езды? Они останавливались лишь на короткое время, чтобы не загнать лошадей, даже ели на ходу и спали по очереди. Ей еще повезло, ей не нужно было править, и задремать она могла в любое время, а юноши сменяли друг друга на козлах без остановки, да и в карете лучшее место уступали ей.

Дернув скрипучую дверь, Патрик вошел внутрь и огляделся. Да уж, действительно, не самое лучшее место, какого может желать путешественник. Большая комната с грязными стенами тонет в дыму, несмотря на распахнутые окна, столы и лавки – грубо сколоченные и наверняка занозистые. Стойка с парой немытых стаканов, в углу дремлют несколько проезжающих – высоких мужчин, по шею закутанных в плащи. Принц окинул их тревожным взглядом. Та еще публика…

- Хозяин! – громко позвал он. – Эй, хозяин!

- Слушаю, сударь, - откуда-то из-под прилавка вынырнул толстый, лысоватый трактирщик в грязном фартуке и поношенном колпаке. – Чего изволите, сударь?

Патрик подошел к стойке вплотную.

- Пообедать бы, хозяин, – попросил он.

Показалось ему, или вправду глазки хозяина забегали воровато? Трактирщик схватил со стойки стаканы и суетливо принялся вытирать их засаленным полоте<