Вета подошла к друзьям, но не улыбнулась, как обычно, после приветствия. Лицо ее было усталым и замкнутым. Глядя на Патрика в упор, негромко сказала:

- Магда умирает…

Оба решили, что ослышались, и после ошеломленной паузы хором переспросили:

- Что?!

- Магда умирает, - так же сухо и тихо повторила Вета. – Патрик, она вас зовет …

Патрик беспомощно посмотрел на Яна. Потом сорвался с места.

Маленькая Вета с трудом поспевала за его размашистыми шагами. Возле выхода в зону охраны она дернула его за рукав:

- Не бегите так быстро, это подозрительно. И не забудьте перед солдатом сделать больной вид…

Патрик послушно умерил шаги, согнулся в три погибели и постарался навесить на лицо маску смертельно больного. Миновав солдата, который даже не спросил их ни о чем, Патрик прошептал:

- Что случилось, Вета?

- Она умирает, - повторила девушка отрешенно.

- Но ведь еще вчера… она же была совсем здорова!

- Да, - кивнула Вета. – Наверное, вчера вечером она и выпила это… А сегодня утром уже не могла встать…

- Да что выпила? – так же шепотом крикнул Патрик. – Что случилось, объясни же толком!

Вета остановилась. Потянула принца за рукав, заставляя нагнуться еще больше, и шепотом сказала на ухо несколько слов.

Патрик выпрямился. Смертельная бледность залила его лицо, губы затряслись.

- Это неправда… - беспомощно проговорил он.

- Это правда, - так же сухо ответила Вета. – За мужчин всегда расплачиваемся мы. Она сказала: «Не хочу для него такой судьбы, как для себя. Пусть лучше не родится совсем, чем его убьют здесь». Она права, к сожалению…

Не говоря ни слова, Патрик кинулся бежать. Единым махом пролетел до крыльца лазарета, едва не сбил с ног проходящего мимо солдата («Что, приятель, приперло? - с насмешкой крикнул тот. – Смотри, в штаны не наложи!»), ворвался в комнатку Магды и, подобрав цепь кандалов, чтобы не звенела, упал на колени возле ее постели.

- Магда…

И сразу понял, что она – уйдет, уходит. У живых не бывает такой восковой бледности, почти синих губ и синеватых ногтей на руках. Только глаза ее, ставшие враз огромными на худом лице, еще жили. При его появлении они засветились, Магда попыталась привстать.

- Пришел-таки… - с усилием она выпростала из-под одеяла руку и погладила его по щеке. – Пришел… А я уж боялась, что не успею тебя увидеть…

-  Магда! – Патрик взял ее ледяную ладонь, прижал к щеке. – Магда, любимая…

- Ничего… - она ласково и устало смотрела на него.

- Зачем ты это сделала? – с отчаянием спросил Патрик. – Ну зачем?!

- Не надо, милый… - она облизала сухие губы. – Ты же знаешь, что я права. Ну, что его ждало бы здесь? Он бы родился – и стал бы каторжником с рождения. Или все равно не родился бы… Знаешь… я ведь и не думала, что смогу… после того… ну, помнишь, я рассказывала… я уже и осторожничать перестала… а тут… То ли в наказание мне, то ли в награду… Впрочем, уже все равно. Не рассчитала я, - призналась она виновато. – Других пользовала, а сама себе не рассчитала. Думала, все кончится хорошо…

- Ты поправишься! – горячо сказал Патрик и понял, что она не верит ему.

- Не надо… - тихо сказала Магда. – Это меня Бог наказывает. Но мне так даже лучше… я – там – с ним буду, с маленьким…

Она помолчала.

- А может, и не буду, - сказала тяжело. – Я – грешница нераскаянная, а он… а он - ангел, он и согрешить-то не успел. Меня, наверное, в Ад, а его… а он… - две слезинки покатились по ее восковым щекам. – Он на тебя сверху смотреть будет. Тебя охранять. Умолю Господа – согласится. Ты живи… Я… мне не страшно, не думай. Я и не жалею даже. Одно только жаль – тебя больше не увижу. Я тебя люблю, принц… мой прекрасный принц… это мне плата за наше счастье… - Магда передохнула. – Сил уже нет… Только бы не больно было… мне было так больно, что еще раз я не выдержу…

- Магда… - прошептал Патрик. – Не уходи… не оставляй меня, Магда!

- Не могу, - виновато и ласково ответила она и попросила: – Послушай… побудь со мной… хоть немного. Боюсь… умирать страшно.

Патрик молча гладил ее пальцы и смотрел, смотрел на смуглое лицо, ставшее изжелта-бледным от потери крови, ловил ласковый и виноватый взгляд темных глаз. У него было такое чувство, словно с этой женщиной уходит вся радость и счастье мира. Он знал, видел, что конец ее близок, но вся душа его противилась этому. И он пытался судорожным усилием перелить в эти худые ладони хотя бы часть собственных сил, отдалить неизбежный миг. «Возьми лучше меня!» - молча кричала его душа, а сердце цепенело от ужаса. А потом Магда закрыла глаза и вроде бы задремала.

Снаружи разнесся хриплый удар колокола. Отбой.

Кто-то коснулся его плеча. Патрик оглянулся. Вета. Как и когда она появилась здесь?

- Вам нужно уйти, принц, - проговорила она тихо. – Хватятся…

- Черт с ним, - прошептал Патрик.

- Попадет же опять, - сказала Вета, но принц только махнул рукой.

- Тогда отвернитесь, - так же тихо попросила Вета. – Переменю подстилку…

- Я помогу…

В самом деле, неужели он станет стесняться, увидев оголенное тело любимой женщины, пусть и в неприглядном виде умирающей? Вета молча откинула одеяло. Осторожно, стараясь как можно меньше тревожить Магду, Патрик просунул ладони под ее плечи и колени и вздрогнул – постель была мокрой от крови. Он приподнял обвисшее, тяжелое тело, и Магда застонала, вырываясь из забытья. Аккуратно и быстро Вета сдернула темную влажную холщовую тряпку, постелила чистую, Патрик опустил Магду на топчан и бережно укрыл одеялом.

- Она спит… - тихо сказала Вета.

- Да… - Патрик отошел к окну, вцепился зубами в костяшки пальцев. Спустя пару секунд оглянулся и попросил Вету: - Расскажи… как это все случилось?

Вета вздохнула.

- Я давно подозревала, что тут что-то не то. Еще когда вы… когда вас поймали… почти сразу. Она была то такая веселая, то плакала без перерыва, а я все понять не могла, что же такое… думала – из-за вас она так переживает. Спросила однажды – она не ответила. А вчера вечером… перед выходным ведь… Магда сказала, чтобы завтра я не приходила… мол, дел особенных нет, ей и самой отдохнуть нужно. Я и поверила…

Вета помолчала.

- Сегодня утром я забыла про это предупреждение… уже к крыльцу подходила – вспомнила, но подумала, что ничего страшного, спрошу, есть ли работа, и если нет – вернусь обратно. – Она засмеялась невесело. – Как чувствовала… Зашла, смотрю – Магда на кровати корчится. Я к ней кинулась, спрашиваю – что случилось? Она молчит. Я думаю, она это зелье еще вчера вечером выпила, сразу после того, как я ушла. К утру она уже очень много крови потеряла, и сделать ничего нельзя было. Сейчас ей хотя бы не больно… а что было днем… - Вета махнула рукой.

- Но почему так вышло? – допытывался Патрик. – Ведь… неужели оно бывает только так… насмерть?

- Не знаю я, как оно бывает, - вздохнула Вета. – Наверное, по-разному. Теперь-то кто скажет? И плод тяжело выходил, и… - девушка умолкла и заплакала вдруг – сразу, неудержимо, давясь рыданиями, проговорив глухо: - Она мне сказала: «Так хотела ребенка… мальчика, светленького, красивого… но такой судьбы я ему не желаю».

- Перестань… - глухо попросил Патрик. Душа его скорчилась, сжалась  до одного крошечного комочка, который вопил изо всех сил: «Убийца!». Все на свете отдал бы он, еще тысячу раз под плети встал бы, лишь бы не видеть воскового лица в глубине комнаты, не чувствовать приторного солоноватого запаха – запаха крови и смерти. Он виноват дважды, трижды, на его совести две жизни. Пусть бы они лучше никогда не встретились, но Магда осталась бы жива…

 Ночь тянулась без конца, и Патрик потерял счет часам. Время от времени Вета меняла подстилки, бросая их в таз с водой в углу комнаты, пыталась поить Магду чем-то с горьким запахом трав – без толку. В какой-то момент Патрик не выдержал – отключился, привалился к стене и закрыл глаза. В ушах звенело, кружилась голова. Спустя всего пару мгновений он почувствовал, как его плеча коснулась рука Веты:

- Проснись… проснись… скорее!

Патрик вскочил, подбежал к постели. Магда смотрела на него ясным, осмысленным взглядом:

- Если ты отсюда выберешься, - сказала она, едва шевеля губами, - найди мою маму…  Южная провинция, Сейра, дом Бартоша, Матильда Левец. Расскажи про меня. И сына… его зовут Терек. Разыщи его… Обещаешь?

- Обещаю, - прошептал Патрик.

- Ну и все, - Магда устало и с облегчением вздохнула. – Спасибо тебе… за все…

Она закрыла глаза, вытянулась на постели.  Вета и Патрик с замиранием смотрели на нее. Еще несколько минут… и лицо Магды стало строгим и чистым, уже не принадлежащим этому миру.

*  *  *

Дождь тихо шелестел, стучал по крыше барака – тихий, мелкий. Весенний. Едва ли не первый в этом году – поил редкую, вытоптанную сотнями ног траву, горы, окружавшие лагерь, и, казалось, даже души людей. Необычная тишина – умиротворяющая, легкая – стояла над лагерем. Потом все станет по-прежнему, и люди будут ругаться, озлобленно глядя на сыплющуюся с неба морось, и дождь будет – только грязь под ногами и промокшие спины. Но пока… первый дождь. Первый…

И чуточку легче становилось… словно кто-то большой и сильный говорил: все образуется. Все успокоится, сынок, ты только верь…

Да вот не верилось.

Ян осторожно тронул Патрика за плечо.

- Не спишь?

- Нет, - ответил Патрик, не открывая глаз.

Со смерти Магды минул месяц, и за месяц этот Патрик не произнес и двух десятков фраз. Возвращаясь с работы, он просто ложился на нары и отворачивался к стене. На попытки друга заговорить невнятно отвечал «Да», «Нет» или «Не знаю» в различных сочетаниях. Ян ругался, пытался взывать к голосу разума, однажды даже закатил ему пощечину – не помогало. Патрик молча потряс головой, потер щеку и отвернулся. Он почти совсем перестал есть, и ночами, просыпаясь изредка, Ян видел, как тот лежит с открытыми глазами и молча смотрит в темноту.

- Ты ведешь себя, как истеричная девица, - заявил Ян однажды, пытаясь разозлить друга.

- Не нравится – не смотри, - ответил Патрик равнодушно.

Ян не знал, что еще можно сделать. Уговаривать и упрашивать - бесполезно. Ругаться – тоже. Сам он и жалел теперь почти незнакомую ему лекарку, и злился на друга, считая его, пусть и косвенной, но причиной смерти Магды, и жалко было ему «этого идиота», и досадовал он, считая, что если уж сводить себя в могилу, то делать это нужно как-нибудь иначе, а еще лучше – забрав с собой виновника своего несчастья. Но виновных-то не было, в том и беда, ищи – не ищи. Виноваты все и никто не виноват.

В ту страшную ночь, когда умерла Магда, Патрик вернулся в барак на рассвете. Душа его превратилась в черную яму, в которой полыхало пламя вины, отчаянная тоска и горечь утраты. И все уговоры, которые он слышал от Яна, еще больше увеличивали этот сжигающий ком. Он не знал, чего хотел. И чего не хотел, не знал тоже. Ему было все равно. На уговоры друга принц морщился, словно от боли, и молчал.

- Если ты себя уморишь, Магду ты этим не вернешь, - сказал ему как-то Ян.

Патрик вздрогнул, как всегда при имени Магды, обвел глазами барак в безумной, отчаянной надежде. Потом снова угас…

«Поговорили», - подумал Ян.

А еще была Вета. Вета, которая за одни те сутки замкнулась и словно повзрослела на десять лет. Ян пытался сделать хоть что-нибудь – но не знал, что, и мучился от любви и  жалости, которые не мог выразить словами. Он видел, как изводится девушка, и знал, что нужен ей сейчас совсем другой человек – тот, что лежит там, в бараке, лицом к стене, и молчит. Вета отвечала на его слова и даже улыбалась неловким его шуткам, но Ян видел, как стиснуты до белизны ее пальцы, как вскидывается она на каждый голос, хотя бы отдаленно напоминающий голос Патрика. И злился, злился на друга – еще и за это. Тот, кто мог помочь самой лучшей девушке на свете, не мог и не хотел этого сделать.

И никто, совсем никто в целом свете не мог сказать ему, что еще можно и нужно сделать…

Этим вечером, после очередной попытки Яна разговорить принца, Джар, наблюдавший за этим, сказал ему тихо:

- Не изводись ты так… Ты ему сейчас все равно ничем не поможешь, только хуже сделаешь…

- Но нельзя же так, - возразил Ян.

- Он должен сам, понимаешь? Только сам. Если захочет жить – вернется. А ты только себя загонишь. Отстань…

Больше никто как будто и не замечал ничего. В сущности, мало кому было дело до другого, каторга существует по своим законам, главный из которых – волчий. А если и попадаются люди, то их очень мало. И впервые Ян понял и оценил эти крошечные кусочки тепла и участия, что искорками просверкивали в тяжкой черноте. Он с благодарностью пожал руку Джару. А тот лишь усмехнулся…

*  *  *

И все оставалось по-прежнему, и так же светило солнце, и весна разгоралась во всем своем великолепии, и даже здесь, в лагере, чувствовалось жаркое ее дыхание. Только теперь, приглядевшись, смогла Вета оценить неброскую красоту горного леса, высокого неба и мрачных на первый взгляд, но величественных сосен. Как-то удивительно тихо и спокойно становилось на душе, когда перед закатом поднимешь голову и всмотришься в величественные горные вершины. Теперь, слава Богу, днем есть минутка – когда каторжники уходят на работу, в лагере становится относительно тихо.

Не раз, не два, и вслух, и про себя благодарила Вета Магду за эту вот возможность хотя бы крошечного одиночества. Останься она на общих работах… наверное, умерла бы давно. Не успела сказать спасибо, не успела… как много она, оказывается, не успела; был человек – и нет его, и никто уже не помнит, что была такая женщина, жила, дышала, взглядывала насмешливыми своими темными глазами, усмехалась, поправляя волосы. Восковое лицо Магды маячило перед глазами. Вета не плакала. Но почти каждую ночь видела Магду во сне.

Она просила ее – вернись. Не может же быть, чтобы так несправедливо и быстро, за сутки сгорел человек. Вета не сумела, не могла примириться с этой смертью. Она обещала, что отойдет в сторону, ни разу, ни словом, ни взглядом не помешает им с Патриком, никогда… пусть, все, что угодно, только бы Магда жила.

С тоской и стыдом вспоминала Вета один-единственный разговор, случившийся у них с Магдой вскоре после того, как Вета все поняла про нее – и Патрика. Она изводилась тогда несколько дней, почти перестала есть, из рук валилось все, и лекарка заметила это. И Вета вылила ей все – со слезами и криками, колотя кулаками по стене. А Магда выслушала ее спокойно и долго молчала. А потом проговорила жестко и негромко:

- Если любишь – добивайся. Пусть он увидит в тебе женщину. Если сам захочет. Но просто так я его не отдам, имей в виду. Если хочешь добиться такого человека, то будь его достойна.

И Вета враз замолчала, и больше они на эту тему не говорили. А теперь… а что теперь. Как бы ни было, ничего не вернуть.

Вета старалась поддерживать все так, как было при Магде. Так же утром обходила бараки, так же проверяла запас отваров и мазей, так же стирала бинты. И  ежеминутно с досадой ощущала собственное бессилие. Она ничего не знает и совсем ничего не умеет. И с ужасом думала, что делать дальше, и каждую минуту страшилась стука в дверь – вот сейчас придут за ней и велят идти обратно… после тишины и одиночества маленькой каморки Магды – снова общий барак? Уходя туда на ночь, Вета дождаться не чаяла утра, когда можно будет снова остаться одной. А еще – здесь была возможность мыться; Вета и сама не понимала раньше, как много это, оказывается, значит. Как быстро и легко превратиться из человека – в животное, и тогда уже не замечаешь, как от тебя смердит; горячая вода и гребень – как это мало и как много.

Теперь эта маленькая каморка стала ей домом.

Со времени смерти Магды минуло три недели, когда однажды вечером после короткого стука в дверь шагнул на порог, пригнувшись, комендант и остановился, обводя глазами комнату. Вета вскочила поспешно и испуганно посмотрела на него. Штаббс махнул ей рукой: сиди, мол.

Какое-то время комендант молча расхаживал по каморке. Вета следила за ним настороженным взглядом.

Потом он остановился и посмотрел на нее.

- Останешься тут лекаркой?

Чего угодно ожидала Вета, но не этого.

- Я?! – изумилась девушка. – Но я же…

Штаббс вздохнул - и сел рядом с ней на топчан. Вета испуганно отодвинулась.

- Послушай… - медленно и просто сказал комендант. – Послушай меня, девочка…

Он помолчал.

- Во-первых, все равно кому-то надо. Если не ты – то кто? Есть у нас один, целитель милостью Божьей, но ему запрещено… узнает кто – с меня голову снимут, и ему мало не покажется. А больше – кому?

- Да я же не умею ничего… - грустно сказала Вета.

- Так уж и ничего? Неужели Магда за столько времени ничему тебя не научила? Ты девушка грамотная, умная, если чего и не знаешь, то додумаешься сама. Если очень нужно будет – спросишь потихоньку этого, Альхейра… он не откажет, я знаю. Потихоньку, полегоньку – вытянешь. О людях подумай… хоть и отребье, мразь, а ведь все равно живые. Нам тут только эпидемий, мора повального и не хватало.

Вета опустила голову.

- Во-вторых, продолжал Штаббс, - пристально глядя на нее, - неужели тебе так хочется снова на общие работы? Ни в жизнь не поверю. И ты там не протянешь долго, максимум год, ну, два – и загнешься. А так… и жить здесь будешь, в каморе этой… не дворец, но все ж таки не в бараке, ведь правда?

Девушка молча кивнула.

- Мне жалко тебя, поэтому и уговариваю. Не захочешь – держать тут не стану, иди себе, пожалуйста, обратно. Но ведь здесь тебе самой лучше будет.

Он помолчал.

- Работы много, конечно, и уставать будешь, но все равно не так, как там, - он мотнул головой в сторону бараков. - Магда, поди, тебе растолковала уже, что к чему. Я, если честно, не особенно вникал, что она там и как делала… ты просто продолжай так, как она – и все. А по ходу дела разберешься. Не так страшен черт, как его малюют, - и он ободряюще улыбнулся Вете.

- Хорошо, - прошептала она. – Я согласна.

- Вот и умница девочка. Ночевать можешь тоже здесь, теперь это твое царство. Только знаешь что… постарайся без глупостей, хорошо?

- Каких глупостей? – непонимающе спросила Вета.

- А таких. Магда тоже, наверное, умирать не хотела…

Вета с испугом посмотрела на него. Знает все? Догадывается? Делает вид? Что он знает?!

- Словом, договорились, - подытожил комендант и тяжело поднялся. – Может, кстати, и друзьям своим когда поможешь… или мозги на место поставишь, - он вздохнул, - дураки ведь, прости, Господи… - И добавил после паузы: - Знаешь… нет ли у тебя чего от бессонницы?

Ту ночь Вета впервые проспала без снов, замертво свалившись на узкий топчан Магды.

Следующий день принес девушке новые неожиданности.

За обедом, хлебая горячую похлебку, Вета не сразу заметила подсевшую к ней Алайю. Прежняя подружка все так же была расположена к ней, и при встречах они вполне дружелюбно обменивались парой слов – если была возможность.

- Слушай, - сказала ей Алайя, - я тебе такую новость скажу, упадешь!

- Какую? – рассеянно отозвалась Вета.

- Тут на тебя глаз положили… 

- Мгм, - пробормотала Вета, думая о своем.

- Ты меня слышишь, нет? Я говорю, тебя один дядя хочет…

- Как хочет? – не поняла Вета. – Поговорить, что ли?

- Поговорить, - хихикнула Алайя, - а потом и полежать. Соображаешь?

Вета отложила ложку и недоуменно посмотрела на нее.

- Как полежать?

- Ну, ты и дура, - покачала головой девчонка. – Объясняю еще раз, на пальцах. У нас тут есть такой дядя, Кныш его зовут. Большой дядя, и много может. Он меня в солдатскую кухню устраивал, когда… в общем, неважно. И ты ему понравилась. Если не будешь выпендриваться и ему угодишь, то горя знать не будешь – устроит он тебя потом на непыльную работу, кормить станет от пуза, знай только ублажай его. Поняла? Опять нет? Дура.

Вета отшатнулась в недоумении и ужасе, бросая ложку.

- Чего шарахаешься, дурочка? Это ж удача тебе привалила, радоваться надо…

- Нет, - прошептала девушка. – Ты выдумываешь, наверное…

- Ну да, - усмехнулась Алайя. – Он тебя сам скоро найдет, помяни мое слово…

В общем, она не очень-то поверила. Мало ли что девчонка напридумывала. Кому бы положить глаз на нее – здесь. Вета перестала ощущать себя женщиной… так, существо неопределенного пола, волосы запрятаны под платок, худая – так, что выпирают ключицы и  ребра, а руки в запястьях тонкие настолько, что даже, наверное, кандалы не удержатся. Ей постоянно хотелось спать, и единственное, на что хоть как-то хватало сил и гордости – умываться. Кому она может понравиться? Да и зачем…

Бегая из барака в барак, она выбросила это из головы.

День сменился вечером, в лагерь потянулись вереницы каторжников, возвращавшихся из карьера. Забрав из каморки миску и ложку, Вета шла мимо бараков за порцией горячего варева и хлеба, когда услышала вдруг рядом с собой:

- Эй, погоди, малышка! Какая ты красивая девочка…

Обернувшись, Вета увидела рядом с собой высоченное существо, из тех, кого называют «шкафом» - в ширину ровно столько же, сколько в длину. Широкое лицо с перебитым когда-то носом выглядело бы добродушно, если бы не холодный взгляд маленьких глаз, прячущихся под толстыми бровями. Похожие на оладьи губы кривились в ухмылке. Странно, неужели она ни разу не встречала его раньше? Или новенький?

- Какая хорошая девочка, - проговорило существо, хватая ее за руку. – Пойдем со мной, красотка?

- Простите, - пробормотала она, отступая.

- Я тебе хлеба дам, - сообщил детина, хватая ее за руку. – Две пайки, мало не будет!

Вета вырвала руку и еще больше попятилась, ища взглядом охрану. Как назло, ни одного солдата не было видно поблизости.

- Уйдите прочь! – выкрикнула она.

- Ишь, еще кочевряжится, - удивился каторжник. – Благородная, что ль? Пошли, говорю, довольна будешь!

Он схватил девушку за талию и притянул к себе. Огромная лапа алчно сжала ее грудь, другая проехалась по спине, спустилась ниже.

- Ты, красотка, подумай, - прошептал он. – Кныш всегда дело говорит, запомнила? Завтра выходной, приходи сюда. Я тебя не обижу, а будешь моей – никто тебя тронуть не посмеет, и есть будешь досыта, поняла?

- Пошел вон, драная рожа! – выпалила Вета и, вырвавшись, бросилась бежать.

Каторжник расхохотался ей вслед.

- Я дважды не предлагаю, - крикнул он, даже не делая попыток погнаться следом. – Подумай, детка!

Вета мчалась со всех ног, не разбирая  дороги. Скорее, укрыться в каморке, туда-то он не сунется, охрана завернет! Пот и слезы заливали ей глаза.

- Вета! – услышала она вдруг знакомый голос и споткнулась. Крепкие руки осторожно удержали ее, не давая упасть. – Что с вами?

Патрик! Девушка вцепилась в него судорожной хваткой и всхлипнула.

- Что случилось? – снова спросил Патрик. – Ну-ка… - он отвел ее в сторону, в узкий проход между двумя бараками, и оглянулся. – Рассказывайте!

Дрожа и все еще цепляясь за его куртку, как за якорь спасения, Вета выложила ему все, и не так уж много слов понадобилось, чтобы Патрик все понял.

- Кто это? – спросил он очень спокойно. – Вы можете его показать или описать?

Вета кивнула. И расплакалась опять, уже с облегчением, прижимаясь к нему.

- Его, кажется, Кныш зовут, он так сказал. Огромный, - выговорила она. – Лицо такое… страшное, нос сломан, из третьего барака. Большой очень, на быка похож.

- А, понял, - сказал Патрик, подумав. – Знаю.

Вета подняла голову и посмотрела ему в лицо. И словно впервые заметила, каким холодным стал его взгляд, какими гибкими и точными сделались движения, как заходили желваки под тонкой кожей.

- Патрик…, - прошептала она.

- Давайте-ка я вас провожу, Вета, - проговорил он так же спокойно и вроде бы беспечно. – Идемте. И постарайтесь пока в одиночку не ходить, ладно? Ничего не бойтесь, а если вдруг он снова подойдет – кричите, зовите охрану.

- Я боюсь… - тихо сказала она, идя с ним рядом и радуясь ощущению тепла и защищенности, которое всегда охватывало ее рядом с ним. – Днем-то ладно, а вот ночью…

- А ночью вы будете у себя, туда он не сунется. Не бойтесь, - повторил Патрик. – Все уладится. Вот мы и пришли.

Принц остановился. И улыбнулся ей, тронул за руку.

- Идите, Вета. Не бойтесь, все будет хорошо…

Эту ночь Вета почти не спала. В каждом шорохе чудился ей звук чужих шагов, хриплое дыхание, злобная усмешка. Днем она перебегала территорию лагеря, озираясь, и чувствовала себя в безопасности только в каморке Магды, запирая засов. Ей казалось, что все теперь против нее, за каждым углом чудилось ей затаившееся зло; вот-вот набросятся, схватят, уволокут с собой. И хотя встреченные ей каторжники не обращали на нее ровно никакого внимания, а вчерашнее страшилище больше не попадалось, все равно нервы были натянуты до предела, а сердце гулко билось