Выйдя во двор, Патрик пошатнулся и едва удержался на ногах. Почти теряя сознание, налетая на встречных, побрел он к бараку и еле добрался до своего угла на нарах. Спать, спать. Только спать.

- Что? – налетел на него Ян. – Что от тебя хотели?

- Завтра, Янек, - пробормотал принц, падая на нары и отворачиваясь к стене. – Все завтра. Спать…

Чернота накрыла его с головой.

Патрик не слышал ничего – ни сигнала побудки, ни возни соседей, ни окриков дневальных. Ни появления сердитого солдата, который подошел к нему как раз в тот момент, когда дневальный собирался пнуть его ногой. Солдат хмуро объявил:

- Этого велено сегодня не трогать и на работу не гонять.

Ян озадаченно пожал плечами и тоже отступился.

Солнце уже давно прочертило барак косыми лучами, когда Патрик открыл, наконец, глаза и с удивлением огляделся. Дело, кажется, близилось к обеду… или нет, уже намного больше. Тупо гудела голова, знобило. Тихо, только снаружи едва слышны голоса. Где все? Его не тронули, не сдернули на работу? Но почему?

Несмазанная дверь со скрипом отворилась, в комнату вошел, пригнувшись, старый солдат, стороживший его прошлой ночью у столба.

- Где тут Дюваль? Ну вот, ты и есть. Спишь, что ли? Царствие небесное проспишь. Вставай, пошли.

- Куда?

- На кудыкину гору. Вставай, тебе говорят.

Осторожно Патрик перекатился на бок и встал. Он уже догадывался, в чем дело. 

Его привели в отдельный барак, служивший охране и начальству баней. Сейчас в нем было пусто, гулко и зябко. Звеня ключами и гулко кашляя, солдат снял с него кандалы, и Патрик с наслаждением развел руки, вспоминая заново свободные движения.

- Не радуйся, - пробурчал солдат, собирая и укладывая цепи, – не надолго. Раздевайся вон и топай мыться. Мыло, мочалка, гребень – все на лавке, тазы у стены. И клочки твои с физиономии сбрить надо… Вымоешься – не одевайся, погодь, я лекаршу приведу.

Есть ли большее счастье на свете, чем тишина, горячая вода и возможность помыться, не торопясь, без окриков охраны? Патрик долго мылился, с наслаждением обливался теплой водой, осторожно касаясь мочалкой плеч и стараясь не дотрагиваться до исхлестанной спины. Потом солдат велел ему сесть и, повязав грязный передник поверх мундира, начисто выскоблил щеки и подбородок острой бритвой. Мелькнула мысль: «Чуть бы глубже!», и Патрик горько усмехнулся.

Когда он вышел из мыльни, зябко ежась и кутаясь в полотенце, в коридоре ждала его невысокая решительная женщина в белом переднике поверх черного потрепанного платья. «Лекарка», - догадался Патрик.

- Ты, что ли? – сурово спросила женщина. – Ну-ка, покажись. Да не жмись ты… что я, мужиков не видела голых, что ли? Так… штаны надевай и иди за мной.

Она привела его в маленькую комнатку, примыкавшую к бане. В комнате было чисто, почти пусто и пахло чем-то сладковатым и тревожным. Патрик опустил узел с одеждой на широкую лавку и вопросительно взглянул на женщину.

- Меня зовут Магда, - сказала она, не глядя. – Я лекарка здешняя.

- Магда, - гулко кашлянули у двери, - ты его, главное, в красивый вид приведи, чтоб госпожа не испугалась. Вон, гляди, руки-то у него какие полосатые…

- Иди отсюда, дядя Берт, - так же, не глядя по сторонам, отозвалась женщина, звеня пузырьками. – Сама знаю.

Солдат потоптался у двери и вышел.

- В общем, так, принц… или кто ты там, - сказала Магда, подходя к нему со склянкой и ворохом чистого полотна. – Бинтовать спину я тебе не буду, потому что бесполезно. Смажу, аккуратненько прикрою чистым полотном, и больше ничего не сделаешь. А руки перевяжу, чтоб и правда госпожу не пугал.

Патрик опустил глаза на темные рубцы, оставшиеся на запястьях от кандалов, и вздохнул.

- Ложись давай… и постарайся не дергаться. Хочешь орать – ори, только не дергайся и мне не мешай. Иначе колотушкой по голове огрею, понял?

- Понял, - пробормотал он, укладываясь на лавку и вцепляясь зубами в костяшки пальцев.

… - Ну, вот, - заключила Магда через какое-то время, - вполне прилично. Болит?

- Ммм… - промычал Патрик.

- Поболит – и перестанет. А ты молодец, не пикнул даже… Теперь выпей вот это, - она протянула ему щербатую чашку, - чтобы лихорадку снять. Завтра скажу солдату, чтобы привели тебя еще раз. Одевайся…

Одежда была чистая, глаженая и по размеру. Боже мой, а он и забыл, какое это счастье – чистая красивая одежда, плотно и ловко обхватывающая тело. Серебристый камзол с голубой вышивкой на широком воротнике, чистые серые чулки, голубые штаны, голубые туфли с пряжками… И – парик, с точностью воспроизводивший его прежнюю волнистую золотую копну. Патрик едва не расхохотался. Ну, конечно, вряд ли Анне фон Тьерри могла понравиться нынешняя его прическа – едва пробивающийся светлый ежик, колючий и некрасивый. 

- Магда, у тебя зеркало есть? – спросил он, застегивая пуговицы на камзоле. Рукава, обшитые кружевом, аккуратно прикрыли бинты на запястьях.

Женщина обернулась – и замерла.

- С ума сойти… - вымолвила она и зачем-то смущенно поправила черные волосы. – Какой же ты… Значит, ты и вправду принц?

- У тебя зеркало есть? – снова спросил Патрик.

- Откуда… - она опустила голову. – Нет, конечно… Хочешь – вон в тазик с водой посмотрись…

- И так хорош, - снова раздалось от двери. – С ума сойти! Меня прямо так и тянет поклониться, - солдат вздохнул. – Эх, парень… Ну, пошли, что ли… твое высочество.

Патрик давно не был так счастлив, как в этот вечер. Он забыл обо всем на свете. Осталась только уютная теснота комнаты, хрусталь бокалов, высокое золото свечей, ронявших отблески на рыжие волосы его собеседницы. Тишина, темнота по углам, терпкая сладость вина и звон столового серебра. И – смех красивой женщины напротив, непринужденные изящные разговоры, состязания в остроумии. Герцогиня фон Тьерри еще в столице показала себя замечательно эрудированной и умной собеседницей. Злость на нее ушла, и теперь Патрик просто наслаждался беседой. С ней приятно было спорить, она не обижалась на шутки и с удовольствием подхватывала цитаты из сочинений древних авторов. И Патрик уже не помнил, что за дверью – грубые окрики солдат и бессмысленный рабский труд, что по окончании этого ужина его снова ждут кандалы и грубые нары в бараке, что он уже давно – не его наследное высочество принц Патрик, а осужденный каторжник, существо без чести и без воли. Достаточно было нескольких теплых и умных слов, чтобы спала сковывавшая его скорлупа вечной настороженности и отчаяния, чтобы он вновь стал самим собой – веселым мальчиком, принцем, привыкшем к всеобщей любви.

Вот только бинты на запястьях напоминали об ином. И спина при каждом неосторожном прикосновении к спинке стула или к стене вспыхивала болью.

Патрик так изголодался, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, как дикий зверь, забыв и об этикете, и о приличиях. Анна заметила это и сказала с легкой насмешкой:

- Принц, оставим пока разговоры. Ешьте, я вижу, вы голодны. – И добавила смущенно: - Я могла бы и сама догадаться…

- Мадам….

- Анна, Патрик. Сегодня – просто Анна. Здесь нет никого, кроме нас с вами, а нам сейчас не нужны чины, верно? Ешьте, не стесняйтесь.

«Ну уж, не дождешься», - подумал Патрик. Он еще не забыл, как управляться с дюжиной столовых приборов, и смог овладеть собой настолько, что даже поддерживал застольную беседу. А мелькнувшее во взгляде Анны восхищение его выдержкой доставило ему почти детское озорное удовольствие.

Герцогиня, как оказалось, недавно была в столице, а потому смогла рассказать ему о том, что его сейчас больше всего мучило, - о матери, отце и о том, что говорят люди о случившемся в стране.

- Многие не верят в вашу виновность, принц, - говорила Анна фон Тьерри. – А кто-то просто делает вид, что верит. Ходят слухи о злом чудовище, которое околдовало вашего отца.

- И кто же это чудовище? – усмехнулся Патрик. – Невидимка из детских сказок?

Анна внимательно посмотрела на него.

- А вы сами не догадываетесь?

Наступила тишина. Тихо потрескивали свечи в высоких подсвечниках.

- Догадываюсь, - тихо ответил принц. – Более того… догадывался и раньше и… хотел открыть отцу глаза на… на происходящее. Но не успел.

- Именно, принц, - кивнула Анна. – ОН успел раньше.

Патрик сжал в пальцах рукоять ножа.

- Что же теперь ОН  поделывает?

Анна оглянулась на дверь.

- Патрик… Мне-то все равно, я иностранная подданная и могу не опасаться ни яда, ни кинжала. Но вот уверены ли вы, что нам стоит здесь говорить об этом? У всяких стен есть уши. А я сказала вам уже достаточно…

Патрик помолчал.

- Честно сказать, Анна, мне уже все равно. У меня сейчас восхитительное положение – дальше виселицы не пошлют. Убить меня они, видимо, не могут – иначе прикончили бы давно. А все остальное… не так уж страшно. По совести говоря, я даже смерти теперь не боюсь – по сравнению со всем этим, - он осторожно повел плечами, - она порой кажется избавлением.

- Вы уже не надеетесь? – тихо спросила Анна. – А как же…  ваша матушка?

Патрик долго молчал, вертя в руках яблоко.

- Мама поверила в мою виновность, - сказал он, наконец. – И это страшнее всего…

- Вы ошибаетесь, Патрик, - горячо заговорила герцогиня. – Быть может, так было в самом начале, но теперь… теперь она раскаивается.

- Нет.

- Да, Патрик. Я видела ее. Она пытается сделать для вас хоть что-нибудь…

- Поздно.  Поздно, - горько проговорил принц. – Если бы хоть чуточку раньше. Если бы она пришла ко мне хотя бы проститься… А теперь… я не смогу поверить и сделать вид, что ничего не было.

- Принц… это ваша мать.

- Анна, - он жестко взглянул на женщину, - простите, но это мое дело.

- Хорошо, - после паузы сказала Анна. – Поговорим о другом.

- Скажите мне, - с заминкой произнес Патрик, - как себя чувствует король?

- Его величество поправляется, - ответила с неохотой женщина, - но очень медленно. И, если честно, он сильно сдал. Постарел лет на двадцать, теперь это разбитый, тяжело дышащий старик. Вся эта история сильно ударила по нему.

- Еще бы, - вздохнул Патрик.

- Говорят, - женщина понизила голос, - что… ээээ… ОН потихоньку спаивает короля. Но! – она подняла палец вверх, - я вам этого не говорила.

- Мне нужно бежать отсюда, - тихо сказал Патрик.

- Что? – переспросила, не расслышав, Анна.

- Неважно, простите. Ну, а Изабель?

- О! – улыбнулась герцогиня, - принцесса, не покладая рук, хлопочет о пересмотре дела…

- Передайте ей… - заговорил Патрик, но герцогиня перебила его:

- Я ничего не смогу ей передать, принц. Отсюда я еду на север, а не в столицу…

- Ах да, простите, - Патрик опустил голову.

Наступила тишина.

- Патрик, - осторожно спросила Анна, - вы не передумали? Вы по-прежнему отказываетесь уехать со мной?

- Да, Анна, - он прямо посмотрел ей в глаза.- Я не могу уехать.

- Даже если я ничего не попрошу от вас взамен? – медленно проговорила она. – Никакой платы…

- Нет. Анна, поймите, - сказал Патрик горячо, - если я уеду сейчас, я навсегда потеряю возможность вернуться. Я потеряю свое имя, потеряю семью, а еще – родину. Все это – слишком большая цена за… - он усмехнулся, - за отсутствие кандалов на руках.

- Вы так любите Империю? – тихо спросила Анна. – Любите этот народ, который вас предал?

- Меня предал не народ, - ответил Патрик. – Меня предала власть… двор… родители, в конце концов. Но не мой народ.

- А этого мало?

- Мало, Анна. Как я смогу жить без этих лесов и рек, без родного воздуха, без… - он запнулся, - без возможности говорить на языке, на котором говорил всю жизнь?

- И у нас есть горы и леса!  - запальчиво воскликнула герцогиня. – И у нас люди живут! Или вы думаете, что наш язык хуже, чем ваш?

- Не хуже, Анна. Не хуже и не лучше. Он – не родной мне, понимаете? Не мой он, чужой…

- Что ж… - герцогиня опустила голову. – Не стану больше вас уговаривать. Но Патрик, - она умоляюще посмотрела на него, - а если вы погибнете здесь? Если не сумеете добиться справедливости и отомстить?

- Что ж… - тихо сказал Патрик. – По крайней мере, я умру на родине…

- … под кнутами родных солдат, - насмешливо закончила Анна.

- Может быть. Но я верю в лучшее…

- Патрик, -  спросила герцогиня, - вы все еще надеетесь? Но на что можно надеяться – здесь? Здесь, по-моему, сама надежда выкрашена в черный цвет и называется отчаянием.

Патрик качнул головой.

- Я не могу не… Я здесь не один. Со мной – двое, у которых надежды еще меньше. И одна из них – девушка, которая пострадала только за то, что верит мне.

- Кто она? – спросила Анна.

- Жанна Боваль… - с запинкой ответил Патрик. – Как я могу отчаяться, если я отвечаю за них? Будь я один, я бы… - он взглянул на нее и полушепотом признался: - я бы давно разбил себе голову о стену. Но я не могу. Они пострадали из-за меня, и я… я должен жить – ради них. И надеяться – тоже ради них.

Они помолчали. Свечи потрескивали, оплывая. За окном взошла луна. Снаружи хрипло прозвенел колокол – отбой.

- Анна, - Патрик с грустью посмотрел на нее, - ничто на свете не бесконечно. Не бесконечен и этот вечер. Нет слов, чтобы сказать, как я благодарен вам за него. На несколько часов вы снова подарили мне нормальную жизнь. Спасибо вам. Невыносимо думать, что мне нужно возвращаться, но… наверное, мне нужно возвращаться. Спасибо вам и храни вас Бог. Я никогда не забуду, что вы сделали для меня… как протянули мне руку помощи там, где я ее не ожидал.

- Патрик, - Анна поднялась и, обогнув стол, приблизилась к нему. – Вы простите меня за… за это? – она прикоснулась пальцами к бинтам, выглядывавшим из-под рукавов его камзола, и – очень осторожно – к плечу. – Честное слово, я не хотела…

- Полно, Анна, - с усилием улыбнулся он. – Я и сам был хорош…

- Я так сильно разозлилась на… на то, каким я вас увидела, что… не владела собой. Эта злость была… была не на вас. А досталось вам.

- Забудем, Анна. Это все пройдет.

Женщина отвернулась.

- Знаете, Патрик… давайте выпьем на прощание вина. Это особенное вино, я берегла его для торжественных случаев, - наклонившись, она достала из сундука, стоящего под кроватью, небольшую темно-красную бутылку и разлила из нее вино в два бокала.

- Чем же оно особенное? – улыбнулся Патрик.

- Я привезла его с Юга, и оно очень старое и выдержанное. Да вы попробуйте, попробуйте, - она сделала несколько больших глотков.

Патрик пригубил. Вино действительно имело необычный, странно-знакомый сладковато-терпкий привкус и словно искрилось на губах и во рту.

- Правда…  Сколько лет ему?

- Винодел клялся, что не меньше полусотни. Ну, как?

- Да, действительно… Замечательно.

Какое-то время они молчали, улыбаясь и глядя друг на друга.

- Юг, - заговорила Анна, оживившись, - это удивительное место. Там виноград растет прямо на улицах, там… там море… вы были у моря?

- Был, - ответил Патрик, глотнув еще. – Давно.

- А я смогла вот только первый раз – этим летом. Там… о, там такие красивые мужчины! – она хрипловато засмеялась. Очевидно, выдержанное полусотлетнее вино подействовало на нее быстро.

Патрик и сам чувствовал, что выпил лишнего. Кружилась голова, неожиданно стало легко и весело. В ушах тихонько звенело, и что-то горячее поднималось в груди, стучало, требовало выхода…

- Там такие мужчины, - Анна снова подошла к нему, смеясь, коснулась своим бокалом его бокала. – Они высокие, черноволосые и такие смуглые, что могли бы казаться некрасивыми, но красивы, черти, прямо как боги. И тела у них мускулистые и тонкие. А какие там женщины, Патрик! Тонкие в поясе, с пышной грудью и крутыми бедрами, смугло-розовые, как виноград, с длинными нежными пальцами. Совсем, как у меня, посмотрите… - она погладила его по руке.

Патрик почувствовал неожиданно, что больше всего на свете хочет взять эти пальцы и приложить к своей щеке. А потом – не только к щеке. Все тело горело, внутри стучал огонь желания. У него не было женщины почти год. И теперь… теперь она не казалась даже такой старой, как на первый взгляд…

- Патрик, - Анна хрипло дышала и прижималась к нему, - такое хорошее вино. Ведь правда? Ведь я красивее, чем ваша невеста?

- Анна, - он попытался отстраниться, - Анна, оставьте…

- Ведь ты же хочешь меня, хочешь, - простонала она. – Я же знаю это, я сама хочу тебя…

-Анна…

Она стащила с его головы парик и гладила короткий ежик его волос, шею, ключицы, плечи… Боль в исхлестанных плечах и спине привела его в чувство, он высвободился и встал.

- Ты же хочешь! – Анна попыталась расстегнуть рубашку, стащить с него камзол, прижалась телом к его телу, ногам… - Он – хочет, я вижу. Он совсем твердый…

А он и вправду хотел, да так сильно, что сознание ускользало. Сладковатый запах дурманил голову, растекался по телу. Такой знакомый запах… где же, откуда?

- Ты опоила меня! – резко сказал он, вырвавшись. – Что ты подлила в вино?

- Патрик, - простонала Анна. – Я люблю тебя…

- А я тебя – нет! – бросил он и рванулся к выходу.

Анна догнала его, обхватила руками его тело, принялась гладить низ живота. Сладкая истома пронзила его тело… еще секунда – и он уступит…

С отчаянием рванувшись, Патрик дернул ручку двери и выскочил в коридор, с силой захлопнув ее.

- Дрянь! – услышал он возглас, а потом раздался звук удара – словно о стену разбили хрустальный кубок.

Через силу смеясь, Патрик кинулся к выходу, боясь погони. Скатился по крутым ступенькам и выскочил на крыльцо.

Было уже совсем поздно. Угомонились все, лишь охранники на помосте бродили туда-сюда. Зная, что его голубой костюм хорошо виден сверху, Патрик остановился на крыльце и прислонился лбом к деревянным столбикам перил.

Ему было плохо. Зелье продолжало действовать, и больше всего на свете ему хотелось… словом, понятно. О таком состоянии обычно говорят: «Хоть козу, но лишь бы немедленно». Сжимая кулаки, Патрик прислонился к перилам, прижался к ним всем телом – грудью, животом, той самой выпуклостью, которая сейчас не хотела слушать затухающий голос разума, а хотела лишь действовать, жить, получить свое. Руки и ноги дрожали от желания, а виски сжимал огненный обруч.

По дорожке прошелестели легкие шаги, но ему было уже все равно. Сил оставалось ровно на то, чтобы сдержаться и не покатиться по траве, воя от бессмысленного животного желания. Патрик почувствовал, как его дернули за рукав, вяло поднял голову и увидел Магду.

- Плохо тебе? – спросила она и, не дожидаясь ответа, потянула его за собой. – Идем.

Ему было все равно.

Магда привела его в свою каморку, толкнула на топчан. Присела перед ним на корточки.

- Опоила-таки?

Не было сил удивляться, откуда она все знает. Патрик опять, как и днем, вцепился зубами в костяшки пальцев, потом обхватил себя за плечи. Еще минута – и он бросится на эту девушку, ни в чем не виноватую…

Стремительно шагнула Магда к двери, заперла ее на засов и яростно рванула на себе завязки фартука. Сбросила платье, платок, оставшись в одной сорочке, и подошла к топчану. Прошептала:

- Иди сюда…

Мягко разжала его сцепленные на плечах пальцы, положила себе на талию. Коснулась ладонью его груди…

С сумасшедшей радостью Патрик зарылся губами в черноту ее коротких волос. Ее гибкое, смуглое тело стало для него родником, в который он кинулся, словно путник, измученный жаждой. Темные силы тела вырвались на свободу с хриплым сладким стоном…

 Потом они лежали, тесно прижавшись, на узком топчане и гладили друг друга. Голова Магды лежала на руке Патрика, и он, повернувшись на бок, касался губами ее черных волос.

- Скажи, зачем ты это сделала? – спросил он шепотом.

- Хотела тебе помочь, - ответила женщина просто.

- И все?

- Да. Ну, или почти да, - тихо засмеялась она. – Боже мой, какой же ты красивый…

- Ты знала?

- Знала, конечно, - она погладила его по груди. – Я же сама варила это зелье.

- Зачем?!

- Ну, как зачем. Ты как дитя малое. Приказали…

- Магда… Магда… если бы я знал…

- То что бы? Отказался от ужина?

- Не знаю…

- Но тебе хоть легче? – спросила она его, поднявшись на локте.

- Да… Спасибо тебе.

- Не за что, - засмеялась Магда.

- Мне-то легче, а ты… тебе это зачем? – допытывался Патрик.

- Н-ну… считай, что я всю жизнь хотела провести ночь с принцем, - опять засмеялась Магда.

- Послушай… - помолчав, заговорил Патрик, - откуда ты узнала, кто я такой?

Магда усмехнулась.

- Слушать уметь надо… Я ведь лекарка… мало ли у кого из господ в каком боку стрельнет. А пока их пользую, знаешь, сколько всего наслушаться можно? Когда узнали, что тебя привезут сюда, тут такое началось… - она вздохнула. – Да, в общем, и сейчас еще не кончается.

- Почему?

- А потому. Полковник наш не знает, что с тобой делать. С одной стороны – каторжник, осужденный. С другой – все-таки принц. Случись что…

- Что?

- Да мало ли… А вдруг король передумает? А вдруг тебя вернут домой? А комендант все еще надеется вырваться отсюда. Он хочет, чтобы ты сохранил о нем… ммм… хорошие воспоминания.

 - Да уж, - вырвалось у принца.

Магда поняла его.

- Ну, что поделаешь. Господин Штаббс здесь – еще не все. И потом… - она понизила голос и оглянулась на дверь: - Я слышала, им получен приказ из столицы. А в нем…

- Что?

Магда, поколебавшись, договорила:

- Намек на то, что если с тобой будет несчастный случай, то виновные… пострадают не сильно. Понимаешь?

Патрик долго молчал.

- Понимаю… - наконец сказал он.

Магда поцеловала его.

- Не думай пока об этом. Лучше скажи, что… тебе было хоть сколько-нибудь хорошо?

Патрик помолчал.

- Спасибо тебе… 

Магда грустно улыбнулась.

- Знаешь… мне в какой-то степени эту герцогиню даже жалко.

- Почему? – не понял Патрик.

- Ну… это ведь очень тяжело, когда это все действует. Ты же был сам на себя не похож, а представляешь, ей каково? Ты-то получил свое, а она…

Патрик усмехнулся.

- Предлагаешь пойти к ней и предложить помощь?

Женщина рассмеялась.

- Твое дело, конечно, но… ее ругательства по всему лагерю разносились. Я и поняла, что у вас… не получилось…

Магда приподнялась и выглянула в окно.

- А теперь тебе нужно уходить. Скоро побудка, и будет лучше, если ты вернешься…

Она торопливо одевалась.

- Мне нужно быть к колоколу уже у коменданта. Сейчас проведу тебя черным ходом… Стой.

<FONT size=3 face="Time