* *  *

… Как же не понимала, не ценила я свое счастье, когда ты был рядом. Как не успела наглядеться на тебя, сердце мое, моя любовь – на всю жизнь наглядеться, на все оставшиеся долгие годы без тебя. Как могла считать себя несчастной, если даже ты не смотрел на меня – ведь ты был жив, ты дышал и смеялся, а я не ценила, не сберегла… Бегут мимо весны и осени – и вот уже скоро я стану твоей ровесницей, потом состарюсь, а ты останешься навсегда молодым, навсегда, и даже твой сын когда-нибудь сможет назвать тебя мальчишкой… Почему нельзя запомнить каждую минуту, проведенную с тобой, почему нельзя сохранить в памяти твою улыбку, взгляд, голос, тепло рук… почему все это ускользает, ускользает? Ты приходишь ко мне во сне – и даже там я не могу дотронуться до твоего плеча, и остается только плакать и молить: вернись. Вернись ко мне, счастье мое. Как же я буду жить на земле одна, без тебя?

Звезды в небе помнят твое лицо – но они далеко. Та осень, что летела над миром, когда тебя не стало, угасла. Скоро никто, совсем никто не сможет сказать точно, каким ты был, и только эти звезды сохранят тебя в своей памяти. Через двадцать лет я спрошу у них – и они ответят…

Ловить на младенческом лице твою улыбку, вдыхать теплый запах маленьких рук и вспоминать, вспоминать… Я люблю тебя.

Я всегда люблю тебя.

*  *  *

С радостным удовольствием Патрик обнаруживал, что за него – многие. Видимо, за прошедший год лишним страна успела убедиться в том, что такое Его Величество Густав Первый. Не все было гладко, конечно; партия нового короля набрала силу, привлеченная деньгами, поместьями, титулами, Бог весть чем еще. Но были и другие – сосланные в провинцию, в свои поместья, отлученные от двора или просто затаившиеся… или сменившие маску в ожидании лучших времен – кто из страха, кто из выгоды. Таким Патрик не доверял ни на грош, несмотря на рекомендации лорда Лестина и его деликатное «Вы не в том положении, мой принц, чтобы быть слишком разборчивым», и отказывался иметь с ними дело. Ему нужно было быть уверенным в своих людях.

И он мотался, убеждал, шептал, писал, предлагал… Самым сложным было заставить людей поверить в то, что он жив и всегда оставался верен отцу-королю. В этом неоценимой оказалась помощь Лестина – старого лорда при прежнем дворе уважали, и его слово и верность имели вес. Многие не хотели рисковать, боялись – кто за себя, кто за семью. Молодые, горячие – сыновья, племянники стариков, служивших Карлу Третьему, а кто и Карлу Второму еще – готовы были идти за ним в бой хоть сейчас. Этих приходилось сдерживать – Патрик по себе знал, каких глупостей может наделать нетерпеливая молодежь, тем более в столице. Ох, как ему самому порой хотелось махнуть рукой на безопасность и осторожность, вскочить на коня, кинуться в столицу, чтобы бросить вызов Густаву. Опротивели вежливые намеки, фразы, полные недомолвок, уклончивые ответы, вечная настороженность, опасение сделать ошибку, которая станет роковой. Ему, прямолинейному и пылкому, всегда была неприятна уклончивая, а порой и откровенно лживая придворная дипломатия (пусть даже в прежнее время от многого он был защищен положением наследного принца). От постоянной необходимости читать между строк, анализировать каждое слово свое и чужое Патрик уставал не меньше, чем от ощущения ежеминутной опасности, которая висела у него над головой, словно меч.

- Спокойнее, мой принц, - говорил ему Лестин. – Нам не нужно торопиться, сейчас время работает за нас. Чем глубже увязнет Густав, тем лучше.

А Густав действительно увяз, теперь это было видно. На юге шла война, на севере горело пламя восстаний. Мотаясь по провинциям, Патрик видел, как обнищали за эти месяцы люди, и понимал, что еще от силы год – и кипящий котел взорвется. И понимал, несмотря на уверения Лестина, что ему нужно торопиться. Элалия и Версана тоже были настроены серьезно, и ему совсем не улыбалось потом отвоевывать у соседей то, что они сумеют выгрызть себе в этой войне.

Вот когда в полной мере оценил наследный принц то, чему учили его все эти годы! Только теперь он понял, что все, что вбивали в него учителя, имело под собой реальную основу и главное – работало, надо было только правильно применять эти знания. Пусть сколь угодно противны были увертки и намеки, но теперь Патрик не только умел видеть их, но и понимал всю необходимость негласных этих правил. Это было нужно, это было единственно правильным. Только теперь он до конца осознал смысл яростной ругани отца и деликатных наставлений лорда Лестина. И был благодарен им… В конце концов, теперь от правильности его действий впрямую зависела жизнь, и если бы только его жизнь…

А потом на смену отвращению пришел интерес и в какой-то мере даже азарт, точно в игре в шахматы. Политика действительно похожа на игру в шахматы – с той лишь разницей, что потеря короля здесь означала не следующую партию, а смерть – в лучшем случае, в худшем же – свидание с Гайцбергом. Мир порой казался черно-белой клетчатой доской, очередные ходы снились во сне, а люди иногда представали фигурами, и тогда Патрик спохватывался и одергивал себя, напоминал, что в его руках – чужие жизни.

И каждая ошибка могла стать роковой. Любой из тех, кто обещал поддержку и помощь, мог с равным успехом помочь деньгами или поручительством – или шепнуть кому надо словечко, на радость королю Густаву. Приходилось полагаться на удачу, знание придворного расклада и свои прежние воспоминания, да еще – на чутье и опыт лорда Лестина.

Лорд Лестин…. Сколько раз, лежа ночью без сна, напряженно обдумывая очередную многоходовку, Патрик благодарил Бога за этого человека! Помощь его была не просто огромной – ей вообще не было цены. Каждый день Патрик клялся себе, что если (когда!) они победят, он сделает все, чтобы старый лорд до конца своих дней никогда ни в чем не нуждался.

В угаре и азарте, в напряжении и риске пролетали дни.

Иногда охватывало отчаяние. Опускались руки, разъедала душу ржавчина сомнения, бессилие протягивало когтистые лапы. Когда «все равно», когда «а зачем нам это надо, от добра добра не ищут, менять власть – занятие слишком рискованное» или того хуже – «это самозванец». Последним, если они, напуганные или купленные, не хотели ничего слушать, Патрик и не пытался доказывать… и как же много их было! Иногда, чаще всего по ночам, думалось в глухой тоске, что зря он затеял это. Зачем рисковать, зачем подставлять верных тебе людей, если можно отказаться от всего этого. Уехать к господину ван Эйреку, стать его племянником, жить в поместье, жениться на Луизе – все равно Вета потеряна для него навсегда. Проводить вечера в библиотеке, дни – в хлопотах или разъездах по соседям, детей нарожать. Зачем, для чего он ввязался в эту бессмысленную авантюру? Все равно уже никому и ничего он не сможет доказать.

А утром приходило письмо от Лестина, или очередное краткое «я верю его высочеству» - и возвращались силы, и жизнь снова обретала смысл.