* * *
Граф Эдвард
Юлиус Ретель из Ружа при Его Величестве Карле Третьем не без оснований считался
одним из самых богатых и влиятельных дворян королевства. Вся Ружская область
принадлежала роду Ретелей, была пожалована отцу нынешнего графа еще королем Карлом
Вторым. Правда, был еще монастырь, с которым уже много лет у графа велась тяжба
за заливные луга возле Старого Ружа, но даже это не умаляло богатств Ретелей.
Старый граф, почти всю свою жизнь проведший в столице, вернулся в родной город
не своей волей, но сумел сохранить и земли, и деньги. Пока. Что будет дальше, с
таким королем, как Густав, загадывать было сложно, но Ретели надеялись, что все
обойдется. Двое сыновей Ретеля служили в лейб-кавалерии (старший, которому
предстояло унаследовать графский титул и поместье, оставался при отце), дочерей
граф в свое время удачно выдал замуж – можно считать, что жизнь удалась. Станет
ли он рисковать положением, пусть пошатнувшимся, и землями ради призрачной
возможности вернуть на трон род Дювалей? Будет ли хранить верность тому, кому
служил много лет, или предпочтет остаться в мире с новым королем? Лестин и
Патрик приехали к Ретелю вместе; хоть граф и помнил отлично наследного принца,
но лишнее доказательство верности не помешает – с Лестином они были знакомы и дружны
много лет.
Еще в столице
Ретель славился своей любовью к охоте и отличной псарней, и в Руже любовь эта
расцвела еще более пышно. За полгода, прошедшие после возвращения графа в
имение, не проходило и недели, чтобы по его полям и лесам не неслась лихая
охота. Своими борзыми он гордился даже больше, чем детьми, и менее удачливым
соседям оставалось только вздыхать, завидуя. Впрочем, скупым граф никогда не
был, считался хозяином хлебосольным и радушным, а потому очень быстро завел
себе друзей среди местной знати.
Стоит ли
удивляться, что к нему теперь едут гости из самой столицы? Лестин, старый друг,
а с ним – молодой дворянин, племянник господина ван Эйрека, человека уважаемого
и достойного во всех отношениях. Ван Эйреки-то нынче небогаты, где и посмотреть
юноше на настоящую охоту, как не здесь – если уж не успел сделать это, когда
граф Ретель жил в столице.
Сказать по
совести, у Ретеля было на что посмотреть и кроме охоты. Первые два дня Лестин и
Патрик, отдохнув и выспавшись с дороги, провели, осматривая владения графа. Сам
Ретель, высокий, темноволосый, почти не огрузневший, улыбался в густые усы с
добродушием и основательностью доброго хозяина. Огромный парк, спускающийся к
реке, напомнил Патрику дом до комка в горле; так и казалось, что встать вот сейчас
на обрыве – и окликнет его сзади Ян, и Марк подойдет, смеясь, о чем-то
рассуждая… Большая, полная света и воздуха бальная зала; оранжерея с
диковинными цветами – теперь, в июне, большая часть их цвела под открытым
небом; библиотека – довольно неплохая, хоть и не был граф ярым сторонником
чтения. Своей коллекцией оружия Ретель гордился хоть и молча, но совершенно
недвусмысленно, и там вправду было на что поглядеть. Патрик увидел даже
фамильную шпагу, пожалованную деду старого графа королем Карлом Первым за
верную службу; на клинке четко виднелось клеймо мастера Таравеля – легендарного
оружейника Лераны. В коллекции самого Карла Третьего таких клинков было не
более десятка. И, конечно, великолепная кухня, лишь немногим уступавшая
дворцовой – хоть и извинялся граф за то, что живут они здесь скромно, «не то,
что в столице». И, конечно, великолепные лошади – ах, как хороши верховые
прогулки с утра пораньше, когда еще не жарко, когда солнце только поднялось над
верхушками деревьев. И вино из погребов графа, и длинные вечера на широкой
террасе, когда вокруг лампы кружатся бабочки… Вся эта роскошь, конечно,
располагала к приятному общению – если не помнить, зачем они здесь.
С первых же
минут после взаимных приветствий, после того, как представил его лорд Лестин – «это
мой сопровождающий, Людвиг ван Эйрек… да вы, верно, помните его, граф, по
столице» - «Ммм… как же, как же. Рад встрече, господин ван Эйрек» - с этих
первых слов ловил на себе Патрик пристальные, быстрые взгляды Ретеля. Не
удивлялся этому, конечно – как не удивлялся и добродушным, вроде бы безобидным
вопросам, понимая, что еще долго будут его проверять.
- …и однажды мы
с Его Величеством, - говорил Ретель за ужином, - заспорили о поэзии. Знаете,
прежний король, не в пример нынешнему, в стихосложении разбирался. Особенно он
уважал восточных поэтов, Хафиза, например – у него, помнится, были прелестные
строфы…
- Да? –
приподнял бровь Патрик. – А я слышал, что Его Величество как раз Хафиза терпеть
не мог – вычурно, говорил, слишком мудрено. Он мессира Леколя уважал – за
простоту…
В просторной,
светлой столовой, защищенной от яркого июньского солнца легкими шторами,
удивительно уютно. Гости уже отдохнули с дороги, и их рассказы о столице
перемежаются меткими замечаниями и воспоминаниями хозяина. Бесшумно снуют вышколенные
слуги, от выложенной на блюде зайчатины в белом вине – удивительный, с ума
сводящий запах.
- …а меня тогда
Его Величество в Залесье отправил – вопрос о торговых пошлинах улаживать, -
рассказывал Ретель, когда подали десерт. - Еду я, значит, в порт… вы были в
Регвике, господин ван Эйрек?
- Был, ваше
сиятельство, - отвечал Патрик. – Как раз в том же году - отец брал с собой по
делам. Я слышал, тогда у нас с Залесьем были очень сложные отношения. Говорят,
вопрос с пошлинами едва не стал причиной морского конфликта…
Графиню Амалию
Ретель Патрик тоже помнил еще по столице. Маленькая, полная и круглая, как
булочка, она, тем не менее, сохранила изящество движений, хотя походка ее стала
чуть тяжеловата – сказывался возраст. Была Амалия умна, немногословна, но остра
на язык, пятерых детей держала в строгости и подмечала малейший непорядок.
Патрик, сказать честно, побаивался встречи с ней – глаз у графини был цепкий, и
сомневаться в том, что она узнает беглого принца, почти не приходилось. Другое
дело, что без явного одобрения мужа она свои домыслы вслух не выскажет, однако
Патрик, прикладываясь к руке графини, чувствовал себя очень неуютно.
В течение всего
этого вечера он не раз ловил на себе взгляд небольших темно-карих глаз хозяйки,
но не отводил своего взгляда. Когда закончили десерт, и все перешли в гостиную,
а хозяин закурил, разговор зашел о родстве господина Людвига ван Эйрека с
ректором Университета Кристофером ван Эйреком. Как водится, стали вспоминать
родословную ветвистого и древнего рода, сбились, рассмеялись и махнули рукой.
Главное, что род достойный, и молодой дворянин Людвиг должен выбросить дурь из
головы и брать пример с почтенных предков. Когда граф, затянувшись, умолк и
задумчиво посмотрел на серое колечко дыма, летящее к потолку, Амалия Ретель
спросила негромко:
- Я слышала,
господин ван Эйрек, ваша матушка уехала на воды в Версану. Как она сейчас себя
чувствует?
- Благодарю,
ваше сиятельство, - ответил Патрик, - намного лучше. Но, вероятно, матушка
пробудет там еще долго – у нее слабые легкие, а в Лирре такой чудесный воздух.
Обернувшись к
графине, он встретил мягкий, добрый, все понимающий взгляд Амалии – и улыбнулся
ей в ответ.
С того вечера
графиня Ретель принялась незаметно, мягко, но настойчиво опекать молодого ван
Эйрека. Все пять дней Патрик чувствовал эту заботу – в повелительном «еще
кусочек рыбы, господин ван Эйрек… нет-нет, вы должны это съесть, рыба чудесна,
это наш фамильный рецепт» за обедом; в ласковом «не стоит так долго стоять на
солнце в жару – пойдемте в тень»; в пожеланиях спокойной ночи; в том даже, что
комнаты им с Лестином отвели окнами на запад – тактичная забота об удобстве
гостей, чтоб не просыпаться им с первыми лучами солнца. Может быть, Амалия,
глядя на него, вспоминала своих мальчишек – младший и средний сыновья графа
служили один во Фьере, другой недавно откомандирован был в Тарскую, старший
уехал по делам в столицу («знаете, эта старая тяжба с монастырем отнимает
столько времени и сил»). Может быть, осуждала королеву Вирджинию, оставившую
детей, и оттого сочувствовала юноше, без сомнения, считающему этот поступок
предательством и старающемуся вычеркнуть мать из памяти. Кто знает… Патрика,
никогда не видевшего от матери ласки, такая забота смущала и радовала. В этой
маленькой женщине он увидел союзника – Бог весть отчего – и надеялся, что ее
муж разделит такое же отношение хотя бы отчасти.
На третий день,
вдоволь насладившись восторгом гостей от прекрасно устроенного сада, Ретель
решил устроить охоту. Псарня его вызвала зависть даже у Лестина – больше
пятисот самых лучших борзых и гончих в аккуратно и с умом устроенных конурах,
умелые, немногословные егери… Патрик тоже хвалил собак с вполне искренним
восторгом. Охота вышла удачной – им удалось загнать двух косуль и трех зайцев.
Правда, из-за невыносимой жары пришлось выехать с рассветом и к полудню
вернуться обратно – к десяти часам утра уже стало нечем дышать. У мужчин –
ровесников Ретеля, отцов семейств – Патрик удостоился одобрительных кивков: «Из
вас, юноша, выйдет толк. У кого вы учились верховой езде? Ах, в столице… тогда
понятно. Далеко пойдете, господин ван Эйрек»; дамы бросали на него взгляды,
далекие от материнских; девицы, сбившись группкой, хихикали и краснели,
прикрываясь веерами. Все как всегда, вздохнул Патрик. Неужели даже после
каторги в нем видят только красивый фасад? Он отчаянно боялся повторения
истории с Луизой ван Эйрек и порой чувствовал себя прокаженным, который
вынужден избегать тех, кого любит, чтобы не навлечь на них беду.
После охоты был
дан обед. Ретели не были стеснены в средствах – даже с учетом войны, и их
приемы славились на весь Руж. Патрик невольно сравнивал роскошный особняк графа
с небогатым, тихим поместьем Августа Анри ван Эйрека. Он кружил в пестрой толпе
гостей, поддерживал беседу, рассыпал комплименты дамам, вслушивался в разговоры
мужчин. Все вертелось, конечно, вокруг войны, и все сходились на том, что война
не будет слишком долгой. Раз или два промелькнули реплики вроде «при прежнем-то
короле и деревья были выше, и трава зеленее», но утонули в общем потоке.
Среди гостей
почти не было молодых дворян его возраста – в основном, почтенные отцы
семейств, вышедшие в отставку. Господина ван Эйрека, в свою очередь, несколько
раз спросили, отчего он в дни испытаний не в действующей армии; Патрик
отговорился ранением на дуэли, на что выслушал неодобрительные замечания о
ветрености нынешней молодежи.
Не обошли
вниманием в разговоре и самозванца в Таларре – хоть и далеко север, а видно
было, что тема эта обсуждалась не раз.
- У меня кузина
замужем за секретарем господина наместника Таларра, - говорила дородная,
молодящаяся Эмма фон Визен, красным с розовым кружевом платьем напоминающая
вишню в сахаре. – Их, слава Богу, не тронули, но писала она, что самозванец
грабил богатых почем зря – и бедноте все раздавал, вообразите.
- Может, он и не
самозванец вовсе? – поправляя косынку на груди, возразила ей пожилая и добрая,
похожая на старушку из детских сказок Шарлотта Луассон. – Может, и правда…?
- Бог с вами,
мадам, - прогудел в седые усы статный, щеголеватый полковник Ксавье. –
Доподлинно же известно…
- В том и дело,
голубчик, что ничего толком не известно, - покачала головой Луассон. – После
побега наследного принца с каторги о нем ничего не слышно было… а теперь – вот,
извольте. Да и не верю я, что он против
отца умышлял.
- Ну, и чего
добился? – фыркнул пожилой господин, имени которого Патрик не запомнил. –
Неужели он собирался с помощью мужиков вернуть себе трон? Право, если это
действительно принц, то я думал, он умнее. Где и когда мужики добивались
успеха?
- Не скажите, -
фон Визен украдкой распушила фальшивый локон. – Не стоит недооценивать этого
самозванца – вон, Таларр-то ведь занял…
- И что? Два
полка армии – и вся любовь. Много ли им надо, мужичью-то…
- Как же
мужичью, если принц…
- Да убит
принц, господа, - громко сказал Ксавье. – Мы начинали службу вместе с графом
Дейком, отцом молодого Дейка, друга принца. И до сих пор переписываемся… редко,
правда. Он говорит: погибли оба. Если бы, говорит, живы были, уже бы, говорит,
Ян дал знать о себе.
На мгновение
все притихли.
Острая боль
была похожа на ожог. Торопливо извинившись, Патрик поднялся из-за карточного
стола, даже не доиграв партию, и вышел.
После шума
голосов и взрывов смеха тишина сада казалась почти оглушающей. Где-то громко
пела вечерняя птица, в траве трещали не то кузнечики, не то иные какие твари.
Пахло цветами. Патрик остановился у розового куста, сплошь усыпанного бутонами,
провел пальцами по нежным лепесткам. Дернул к себе ветку, не ощущая боли от
вонзившихся шипов, сжал в ладони. Темно-алая струйка потекла по руке…
Легкий шелест
шагов по дорожке заставил его вздрогнуть. Шурша светло-сиреневым шелковым
платьем, подошла к нему графиня Амалия. Патрик поспешно отбросил ветку, спрятал
руку за спину.
- С вами все
хорошо, господин ван Эйрек? – спросила Амалия с легким беспокойством. – Вы так
внезапно исчезли…
- Благодарю,
ваше сиятельство, все в порядке, - поклонился Патрик. – Голова разболелась…
жарко…
- Посидите
здесь, - сказала она, вглядевшись в его лицо. И добавила, ласково коснувшись
его плеча маленькой рукой в митенке: - Все наладится, господин ван Эйрек,
Господь милостив…
И ушла, оставив
после себя аромат духов – легкий, едва уловимый запах магнолии.
|