* * *
Тетка Жаклина
колола дрова. После каждого удара она охала и, схватившись за больную поясницу,
поминала нечистого и грехи свои тяжкие. Впрочем, при взгляде на нее Жану сразу
стало ясно – не в пояснице дело и не в грехах. Просто тетка с утра оччччень
сильно не в духе.
Ему дали
увольнительную через четыре дня после того ночного задания, раньше обычного
срока – видно, слух о герцогской награде дошел до начальства. А может, просто
приказ пришел – наградить. Всю семерку, бывшую в поместье графа Радича, утром
отпустили до полуночи – троих даже вне очереди. Счастливчики громко хохотали и
завистливо поглядывали на Леграна и Жана – видно, и о деньгах уже тоже
прослышать успели. Кое-кто громко намекал, что неплохо бы и проставиться. Жан
отшучивался. Легран кисло улыбался.
- Эй, Вельен,
а ты куда? – окликнули его, едва лишь вся семерка вышла из ворот на улицу. – Ты
разве не в кабак?
- Потом, -
отмахнулся Жан. – Я к тетке зайти обещался… попозже приду. Вы там для меня
местечко придержите.
Над ним
позубоскалили, конечно. Что не к тетке он идет, наверное, а к девке. Что
подцепил кралю, а делиться не хочет. Что тетушкин племянник и пора бы не сидеть
под подолом – чать, четвертый десяток мужику. Но зубоскалили не сильно. Все
знали, как привязан к тетке безродный парень, как любит ее, да и теткины
пирожки вся казарма тоже едала не раз и облизывалась перед всяким увольнением.
Авось, и в этот раз принесет?
Жан шагал по
улицам столицы, а на душе у него было холодно и тяжко. Солнце светило – яркое,
уже осеннее, под порывами ветра ложилась под ноги листва. Он не слышал, не
видел; его толкали в бок и обзывали дураком, два раза он споткнулся, переходя
улицу, а потом наткнулся на патруль («а ну дыхни… да вроде не пьяный. Слышь,
солдат, у тебя все хорошо?»). Эти дни он жил, словно не в себе, так что в полку
приглядывались к нему – не заболел ли? Да не заболел, что вы… а только теперь
он стал понимать, что натворил. Свою голову в петлю сует – черт бы с ней. Но
ведь он и тетку подставил неслабо. А ну как дознается кто, что за человек
помирает у знахарки Жаклины? А ну как донесут? Герцог… глаза-то какие – ночью
приснятся, со страху взвоешь. Про дыбу он говорил… Ох, грехи наши тяжкие.
А что
делать-то было, мысленно заспорил Жан сам с собой. Что было делать? Не в канаву
же его бросать было, в самом-то деле…
Пусть,
мелькнула мысль. Если вдруг чего – сам пойду признаваться. Всю вину на себя
возьму, но тетку выгорожу. А может, и обойдется. Вряд ли его искать теперь
станут… только если могилу раскопают. А где могила, никто не знает, кроме них с
Леграном. Долго ли сказать, что забыл?
Свежий
холмик, запах земли. Тусклый свет факела. Залитое кровью тело, худое лицо…
Принц наследный, беглый каторжник… зачем я пожалел тебя, зачем?
А тетка
Жаклина колола дрова. Маленький двор выглядел, как и обычно, ухоженным и
опрятным; алели астры в палисаднике. И все у нее было спокойно – ни погромов,
ни бурь. Если, конечно, не считать бури в глазах тетки.
- Давай, что
ли, помогу, - Жан подошел и отобрал у нее топор.
Жаклина
разогнулась, охнула. Уперла руки в бока, потом вырвала у ненаглядного
племянника топор:
- Иди уж.
Помогальщик нашелся. Помощи от тебя, что с козла молока.
- Ты чего, –
спросил чуть удивленно Жан, - ругаешься на весь двор? Хочешь костерить – так не
при людях. Пойдем, что ли, в избу?
Тетка
аккуратно собрала разбросанные поленья, положила топор и молча прошествовала по
двору к дому. Пропустила Жана в сени, зачем-то тщательно заперла дверь, в кухне
занавесила окна и оглянулась. И только потом пошла на Жана с кулаками,
приглушенно ругаясь:
- Ты кого же
это приволок ко мне, идол, лихоманка тебя забери?
- А что? –
Жан отступал, ошарашенный ее напором, пока не ткнулся спиной в дверь. – Да что
с тобой, тетка?
- Что? Он еще
спрашивает! Зачем лапшу на уши вешал: благородный, мол? Какой же он
благородный? Хоть бы подумал прежде, кого волочь!
Жан вывернулся,
отскочил к окошку, сел на лавку.
- Ну, чего
ты? Не ты ли сама мне говорила: перед Богом все люди?
- Люди-то
люди, да… - тетка вытерла передником руки и устало присела на лавку рядом с
ним. – Ты спину-то его видел? А руки? Я в ту ночь, пока мыла его да вертела,
насмотрелась. Это ж беглый каторжник.
- Да ведь все
равно живая душа…
- А если
найдут его у меня? – умоляюще прошептала тетка, оглядываясь. – А если соседи
донесут? Сыску ведь до факела, что всем помогать надобно. А у меня дом. У меня
хозяйство. А ну как отымут все – как я тогда жить стану? А если вслед упекут –
за укрывательство?
Жан
беспомощно посмотрел на нее и плотнее задернул занавеску на окошке.
- А ты,
тетка, не говори никому. Мол, так и так, знать не знаю, ведать не ведаю. А
оклемается чуток – я его расспрошу, что да как, да выведу. Ты, главное, жизнь в
нем удержи, а там видно будет.
- Да тебе-то
что за печаль? – удивилась Жаклина, вставая. – Не брат тебе этот бродяга, не
кум и не друг. Чего ради ты об нем так печешься?
Как он мог ей
объяснить?
- Ты, тетка,
молчи. Выкарабкается если – спасибо скажу. Нет – ну, значит, судьба его такая.
Жалко мне его, - признался Жан. – Мальчишка совсем… куда такому умирать? Как
он? Много… сильно порезали?
Жаклина
махнула рукой.
- Плохо.
Плечо насквозь пробито, рука сломана, пара ребер, кажется, тоже, и по голове,
видно, получил. Один удар вообще в бок, чудом внутрях ничего не прошил,
вскользь пришелся. Ну и так, по мелочи всего много – порезы да царапины,
синяков изрядно. Крови он много потерял, оттого слабый, да раны не промыли
вовремя.
Она прошла в
горницу, постояла над лежащим.
- По виду-то
и правда благородный, - проговорила задумчиво. – Вон, кость узкая, пальцы
длинные, и красивый… да и одежа на нем благородная. Как же он на каторгу попал?
И как я его спрячу, если придут? Ведь он стонать будет. Да и от соседей шила в
мешке не утаишь.
- Ничего,
тетка, - буркнул Жан. – Как-нибудь. А дело это божеское. Ты уж не ругайся… едва
на ноги встанет – заберу я его, обещаю. А пока… выходи. Не дело это – в беде бросать…
Тетка молча
смотрела на него.
- Ох, чует
мое сердце, неспроста ты так хлопочешь, - проговорила она медленно. – Ну да уж
ладно, душа моя, ради тебя разве – оставлю. Только смотри мне… смотри.
А он и так
смотрел... Хорошо смотрел, особенно той ночью. О чем он думал, дурак? Чего ради
повесил себе на шею этакую обузу? Ведь права тетка – стоит кому узнать… По
лезвию ходишь, солдат, по самому краешку.
Негромкий
стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Тетка метнулась к занавеси,
прикрывавшей вход горницу, и поспешно задернула ее. Стук был неуверенным и
робким – так не стучат наделенные властью, так просители стучат.
- Открыть? –
одними губами прошептал Жан.
- Открой уж,
- махнула она рукой.
У тетки
вырвался вздох облегчения, когда на пороге появились не бравые усачи с ружьями
наперевес и не незаметные штатские с холодными глазами. Худенькая, невысокая
девушка в одежде крестьянки шагнула в комнату вслед за Жаном и поклонилась
неуверенно.
- Чего надо?
– неприветливо спросила Жаклина.
Девушка – да
где там, девчонка совсем, на вид лет семнадцать - чуть повернулась к ней,
поправляя выбившиеся из-под чепца пепельные пряди.
- Тетушка,
вам работница не нужна? – голос ее звучал напряженно и испуганно. – Могу
стирать, мыть… шить немножко…
- Иди, откуда
пришла, - поджав губы, проговорила тетка. Она злилась на себя за недавний страх
и всеми силами старалась это скрыть. – Не нужно, сами справляемся.
- Может,
поденная какая работа есть? – чуть тише спросила девушка.
- Не надо,
сказала. Пошла вон!
Большие
зеленоватые глаза крестьянки странно заблестели, острое личико, усыпанное
веснушками, затвердело.
- Я и
вышивать могу. Возьмите, тетушка, не пожалеете! Я совсем мало ем…
- Неясно
сказано? – со злостью осведомилась тетка. – Пошла вон, пока не выставила за
порог.
Девушка опустила
голову. Худая, ломкая ее фигурка поникла.
Из-за
занавески послышался неясный вздох.
- Вам, может,
лекарь нужен? – снова вскинула голову девушка. – Я травы знаю…
- Сами
справляемся. Уходи!
Тетка быстро
поддернула занавеску и двинулась на пришедшую, оттесняя ее за порог.
- Иди давай,
иди. Без тебя справимся. На вот, - она схватила со стола краюшку хлеба,
оставшуюся после завтрака. – Иди. У соседей спроси, а мне не надобно.
А едва за
незваной гостьей закрылась дверь, как она обессилено рухнула на лавку.
- Вот, видал?
И как мне его прятать прикажешь?
- Жалко
девчонку, - пробормотал Жан.
- А не пошел
бы ты со своей жалостью! – разозлилась тетка. – Жалостливый какой нашелся на
мою голову! Одного приволок, второго пожалел… иди вон, за свои гроши жалей.
Жалельщик, тоже мне!
Она вдруг
поникла.
- И мне
жалко, - призналась неожиданно. – Девка-то, похоже, того… по лицу видать – дите
ждет.
- Да брось, -
усомнился Жан. – Пуза нет.
- Пузо – оно
не сразу на нос лезет, - усмехнулась тетка. – Срок там маленький, да я-то вижу.
Не след бы, конечно, бросать такую. Кабы не твоя находка, пустила б я ее… тем
более – говорит, травы знает. Я давно себе помощницу приглядывала. А теперь…
ах, да что там! - она махнула рукой. – Бог простит. Эта на ногах, найдет, где
голову приклонить.
Весь день
Жан, чтобы умаслить тетку, вел себя, что называется, тише воды ниже травы.
Пришлось забыть про кабак и товарищей; не последний раз, небось. Он наколол
целую поленницу дров. Починил ступеньку у крылечка – давно собирался, все руки
не доходили. Наносил воды с запасом, исправил крючок на калитке, даже старался
не шуметь и не топать, да и вообще без надобности в дом не совался – работал на
улице, чтоб лишний раз на глаза тетке не попадаться.
Потом он
помогал Жаклине перевязывать раненого: подавал чистые холсты, держал его, чтоб
не дергался, таскал туда-сюда чашки с отварами. И отводил глаза: раны и вправду
были страшными. Выживет? Не выживет? Если выживет, то простит, не может не
простить: должен ведь понимать, не по своей они воле…
Уже стемнело,
они уже собирались ужинать, когда услышали снаружи слабый, едва различимый
звук. Жан прислушался – звонили колокола. Странно… для церковных праздников не
время, рожать вдовствующая королева вроде не собиралась – возраст не тот.
Мелькнула шалая мысль – уж не по нему ли звонят, не по тому ли, что лежит
сейчас у тетки в горнице между жизнью и смертью… так ведь он вроде жив еще, да
и вряд ли по нему звонить будут, все тихо-тайно сделали.
- Чтой-то? –
пожала плечами Жаклина в ответ на изумленный взгляд племянника. – Опять, поди,
кто-то помер у господ. Да нам-то что с того? Ешь, душа моя, тебе ж уходить
скоро.
В казарму Жан
нарочно пошел длинной дорогой, чтоб послушать, что делается в городе. Но в
городе было тихо. Дело к полуночи – порядочные люди спят уже в это время,
ночная стража уже обошла улицы, пьяные у трактиров орут обычным порядком, да и
ночные бабочки поджидают клиентов не больше и не меньше, чем в любое другое
время. Впрочем, чем ближе к центру Леррена, тем тревожнее становилось: дважды
Вельена остановил патруль, проверив, кто такой и куда идет, и непривычно людно
было на улицах – туда-сюда то и дело носились курьеры, кареты, какие-то
непонятно-озабоченного вида личности, закутанные в плащи, из-под которых
виднелись ножны.
Казарма уже
спала, но когда Жан, доложившись дежурному, стянул сапоги и упал на нары,
лежащий рядом Легран зашевелился:
- Что так
долго-то? – прошептал он.
- Разве
долго? – удивился Жан. – Как положено, в полночь…
- Иди ты с
«положено». Тут такие дела, а ты шляешься черт те где.
- Какие дела
тебе? – устало спросил Жан, закрывая глаза. Мысли его были далеко, в маленьком
домике в предместье. – Что стряслось?
- Да ты что,
не слыхал разве?
- О чем?
- Вот дурила.
Под подолом у бабы, что ль, просидел? Звонили же во всех церквях.
- Ну и что?
- Король же
умер. Малолетний Август… волею Божию, и все такое. Серьезно, что ль, не слыхал?
|