Эта дорога показалась ему бесконечной. От имения графа Радича до предместья, где жила тетка Жаклина, было всего-то пара миль. Но ночью, да с грузом на горбу, да от каждого факела шарахаясь… Несколько раз Жан останавливался, опускал неподвижное тело в пыль, обессилено падал наземь рядом. И каждый раз иглой прошивал его страх – а ну, как зря? А ну, как мертвый уже? Торопливо прижимал он дрожащие пальцы к шее того, кого нес, матерясь про себя – и, уловив тоненькое биение жизни, крестился испуганно и облегченно. А лучше б, думалось теперь, если б ниточка та оборвалась – по крайней мере, бояться не пришлось бы, как боится он сейчас.

Бог весть как он не наткнулся на патруль, да как не остановил его никто, пока Жан – сам весь перепачканный кровью, уже почти безумный – не постучался в маленькое окошко дома на отшибе. Слава тебе, Господи, дом тетки был крайним на улице, а дальше – поля да перелески, а потом - тракт. Собаки брехали, конечно, но тетка не спала еще – быстро открыла дверь.

- Господи, - охнула она и всплеснула руками, - это что ж с тобой приключилось?!

- Не со мной, тетка, - выговорил Жан, отдуваясь, переступая через порог, сгибаясь под тяжестью ноши. Зазвенело попавшее под ноги ведро, Жан выругался. – Вот… помоги.

Жаклина без лишних слов ухватила, перекинула бессильно висящую руку через плечо. Скомандовала:

- На кровать давай…

Вдвоем они отволокли его в «чистую горницу», на единственную кровать. Тетка кровать эту берегла, на ней только гостей почетных укладывала – кума с кумой да его, Жана, когда он ночевать приходил. Эх, тетка, знала бы ты, кого теперь туда тащишь.

- Это кто ж такой? – отдышавшись, спросила тетка, быстро закрыла дверь и посмотрела на любимого племянника подозрительно. – Где взял?

Жан кашлянул смущенно, пригладил волосы, отряхнул мундир. Мимоходом подумал, что, наверное, весь перепачкался в крови. А что он мог ответить?

- Да шел, понимаешь, по улице… в патруле я сегодня. Смотрю, мили за полторы за Воротами лежит в канаве. По виду – благородный. Я и подумал: может, ограбили да бросили? А он живой вроде.

- А сюда-то зачем приволок?

- А куда его было, тетка? В город тащить – ночь, Ворота закрыты. А до утра он концы отдаст.

- А у меня если концы отдаст?

Жан сглотнул.

- Ты… а вдруг не отдаст? Ты ведь знаешь, чего и как. Ну, ты перевяжи его хоть. Очнется – чай, отблагодарит.

- Отблагодарит, как же, - проворчала тетка, занавешивая окошко и зажигая свечу. Взгромоздила на печь котел с водой, сняла висевшую над косяком связку сухой травы. – Они, благородные, так и ждут, чтобы спасибо сказать. Раз скажут – больше не захочется.

Она помолчала, подумала. Потом вздохнула, повязала передник, убрала волосы под платок.

- Ладно, Бог с тобой. Вздувай давай огонь да еще воды мне принеси. Ты, что ли, в карауле нынче?

- Точно, тетка. Хватятся меня… идти бы мне надо.

- Ничего, не убудет, успеешь. Ты мне хоть раздеть его помоги, а уж перевяжу я сама, и уберу все потом.

Она посмотрела на него – и охнула:

- А перепачкался-то как! Как же ты такой обратно придешь? Скажут – убил кого… Снимай-ка давай свою амуницию, я застираю…

- Да как же…А обратно я как пойду?

- Пойдешь. Я застираю, и пойдешь. Снимай!

Решительно засучив рукава, тетка прошла в горницу. Через несколько минут оттуда послышался ее голос:

- Надо ж, изверги, как изватлали человека. Ведь места на нем живого нет. Как еще жив до сих пор, не пойму я…

Жан вывалился от тетки совершенно измученный. Прислонился к плетню, поднял голову, посмотрел на темное небо, поежился. Надо бы торопиться, чтобы успеть до утра, но совершенно не держали ноги. Тряслись пальцы, очень хотелось закурить, а еще лучше – выпить. Выпить, напиться, ни о чем не думать, забыть все, как страшный сон. Дурак, мелькнула у него первый раз ясная мысль. Ох, и дурак.

Где-то в глубине души Жан подозревал, что еще не раз придется ему раскаяться в той непрошеной жалости. Но – назвавшись груздем, полезай в кузов. Что сделано, того не поправить.

Жан махнул рукой и побрел прочь по темной улице. Ладно, авось пронесет.

В казарму Жан вернулся перед рассветом. Зевая во весь рот, он брел по длинному коридору, мечтая, как сейчас угреется под одеялом и соснет еще хотя бы полчасика, а лучше бы совсем не вставать. За драную рубашку нынче влетит, и мундир до побудки высохнуть не успеет… где бы повесить?

Едва он сел на нары и принялся стягивать сапоги, как Легран, спавший рядом, зашевелился и открыл глаза.

- Ты как? – шепотом спросил он.

- Нормально все, - так же шепотом ответил Жан, падая и укрываясь одеялом.

Легран смерил его подозрительным взглядом и хотел еще что-то спросить, но Жан уже отвернулся и закрыл глаза.

Утром, только их выстроили на плацу, к командиру подбежал молоденький вестовой – взмыленный, запыхавшийся. Подлетел, вытянулся, что-то тихо сказал.

Старшой нахмурился.

- Таааак. Рядовой Вельен, рядовой Легран.

Двое переглянулись озабоченно и сделали два уставных шага вперед.

- Пойдете… туда, - старшой неопределенно мотнул головой куда-то в сторону.

Куда «туда», было и так понятно. После подобных ночных заданий отличившихся часто вызывали в это самое «туда», и каждый раз счастливчики возвращались обласканные; реже – обруганные… реже – потому что обруганные обычно вовсе не возвращались, и о судьбе их предпочитали не спрашивать. В глазах оставшихся в строю товарищей по ночному делу Жан прочел откровенную зависть. И вздохнул.

- Нарвались, - прошипел Легран.

- Обойдется, - так же тихо процедил Жан. – Не боись.

О том, что сам боится до судорог, Жан, понятное дело, говорить не стал. Еще не хватало.

Коленки дрожмя дрожали, пока шли они – не к канцелярии, как обычно, а к двум оседланным лошадям, ждущим их у ворот. Пока ехали утренними улицами столицы, Жан все смотрел, смотрел на восходящее солнце. Неужели это последнее солнце в его жизни? Неужели их ведут в тюрьму, из которой никогда не возвращаются?

А, в самом деле, куда они едут? Обычно с отличившимися беседовал или ротный, или – если уж очень важное дело – командир полка или какой-нибудь чин из Особого отдела. И далеко идти бывало не надо, а если кому-то требовалась конфиденциальность, то для такого дела как нельзя лучше подходил кабинет командира полка. Куда же они едут, думал Жан – и с замиранием сердца увидел, как их провожатый свернул к Башне.

«Кранты», - мелькнула мысль.

Солнце било в глаза, прорывалось в широкие, незавешенные окна в маленьком кабинете в совершенно неприметном здании, притулившемся рядом с Башней. Серый кабинет, серая мебель, серые стены. И высокий, худой, горбоносый человек в сером штатском костюме, профилем напоминавший хищную птицу, казался совсем не страшным – если не смотреть ему в глаза. А если посмотреть…

Не старшой, не командир – Сам…

Хорошо, что мальчишка не попал к нему живым, мелькнула у Жана совершенно неуместная мысль.

Гайцберг несколько секунд разглядывал их, вытянувшихся во фрунт, – как мух, наколотых на булавку. Затем негромко и коротко спросил:

- Закопали?

- Так точно, ваша светлость! – гаркнул Жан и принял вид совершенно придурковатый.

- Все сделали, как надо? – еще тише поинтересовался герцог, и взгляд его стал холодным и угрожающим.

Легран попытался что-то сказать, но из горла его вылетел сдавленный писк.

- Так точно, ваша светлость! – опять гаркнул Жан, глядя мимо герцога и еще больше дурея от страха.

- Вас видел кто-нибудь?

- Никак нет, ваша светлость!

«Молчи, - умолял он про себя Леграна, - только молчи, прошу тебя».

Легран молчал.

Герцог задумчиво прошелся по кабинету взад-вперед.

- Место запомнили?

Какой ответ ему нужен? Да или нет?

- Так точно, ваша светлость! – единственный выход – казаться полным идиотом.

- А ты? – поинтересовался герцог, останавливаясь напротив Леграна.

- Так точно, ваша светлость, - тихо промямлил он.

- Так вот, господа рядовые… Место это – забыть! Понятно вам? Выкинуть из головы, как будто его никогда не видели, как будто не бывали там вовсе. Про важность операции говорить не буду – не дураки, - Гайцберг с глубоким сомнением поглядел на Жана. – Про то, что молчать должны, тоже знаете?

- Так точно, ваша светлость!

Гайцберг поморщился.

- Если не хотите оказаться на дыбе, советую меньше пить.

- Почему? – осмелился пискнуть Легран.

- Потому что у пьяного на языке не всегда то, что надо, - снизошел до объяснений герцог - видно, настроение у него с утра случилось хорошее.

Он еще раз окинул обоих взглядом.

- Вот, возьмите.

Он швырнул им увесистый мешочек и усмехнулся:

- Поделите на двоих по совести. И впредь не врать, ясно? Благодарю за службу, идите, - буркнул он, отворачиваясь.

- Служим королю и короне! – выпалили оба, снова вытягиваясь.

Едва оказавшись на улице, Жан взвесил в руке мешочек – и сунул его Леграну.

- Ты чего? – опешил тот. – На двоих же…

- Бери, - тихо проговорил Жан и оглянулся. – Бери. Только молчи, ладно?

Легран поспешно сунул мешочек в карман.

- Куда ты дел-то его? – спросил он сочувственно.

- В канаву вывалил, - буркнул Жан. – Куда его еще девать. Может, подберет кто. А нет – ну, туда ему и дорога…