*  *  *

 Каждый новый правитель Лераны начинал свое правление с того, что, входя на престол, подписывал амнистию какому-то количеству осужденных. Кто станет этими счастливчиками и сколько их будет – вопрос другой, но традиция, ставшая уже почти законной, нарушалась всего однажды – в правление Густава Первого. Патрик Четвертый, став королем, не стал следовать своему предшественнику и традицию вернул. Но если для всех предыдущих правителей этот обычай был скорее политической игрой, то для Патрика – живым чувством; многие из тех, кто томился сейчас по тюрьмам и каторгам, пострадали за него лично – и пострадали безвинно.

Тех, кто был близок к трону, разыскали и освободили достаточно быстро. Но сколько было еще таких, как Магда – невиновных, оговоренных, попавших в тюрьму волею случая. А еще – тех, кто был близок королю Карлу, но не попал в орбиту следствия явного, а просто тихо сослан в свои поместья в дальних провинциях. Ну, эти ладно, они могли и подождать, в глуши – не в тюрьме, не под конвоем. А еще – такие, как Джар… о них тоже следовало не забыть. И, в общем, дел тут было – до черта. Почти каждый день заканчивался для Патрика визитом лорда Лестина в качестве министра внутренних дел («найдите уже мне замену, сир, я стар для таких приключений» - «некого, Лестин, некого. Потерпите еще немного. Где я найду того, кто справится с таким делом лучше вас? Как вы сегодня себя чувствуете?») с длинным отчетом. Нельзя сказать, что ведомство герцога Гайцберга находилось в большом порядке, но и бардака в нем было на удивление немного. Дело двигалось, хоть и не так быстро, как хотелось бы.

Первым из «партии принца» вернулся в город Марк де Волль. Патрик, едва на стол к нему легло донесение с городской заставы, еле сдерживался, чтобы не кинуться в дом де Воллей. Он понимал, конечно, что Марку нужно прежде всего побыть с матерью и даже просто отдохнуть с дороги, но никогда еще время не тянулось для него так медленно. Вечером второго дня, махнув рукой на правила приличия, он приказал седлать лошадь… и остановился на пороге. Как они встретятся? Что он, уже король, сможет сказать другу? «Прости, я не виноват?» Что скажет ему Марк?

И все же он мчался по вечерним улицам Леррена галопом, и прохожие шарахались и посылали вслед ругательства… конечно, короли так не ездят, им нужно выступать степенно, в окружении свиты… а пошло оно все к черту!

И только когда мать Марка, графиня Елена де Волль присела в поклоне ему навстречу, лихорадочная струна, натянутая внутри, оборвалась, сменившись напряженным, тяжелым спокойствием. Почудился ли ему упрек в глазах женщины или это всего лишь чувство вины, которое не избыть никогда? Гостиная де Воллей ярко освещена уже низким, вечерним солнцем, и цветы повсюду, и запах корицы и свежего теста с кухни – но почему же чудится, чудится ему запах горя и  беды, который так и не выветрился еще из комнат этого большого, красивого дома?

Графиня вышла, обещав прислать к нему сына, зазвенел где-то сверху ее счастливый голос  - а Патрик все еще не мог перевести дыхание. Сейчас… вот сейчас…

Когда раздались в коридоре медленные, тяжелые шаги и распахнулась дверь, Патрик обернулся...

Худой, очень худой, высокий человек стоял на пороге, тяжело опираясь на палку, и смотрел на гостя, смотрел – словно не веря. Потом прошептал:

-          Патрик?

Патрик сделал шаг навстречу.

-          Марк?

Человек на пороге кивнул. Медленно вошел, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Несколько секунд они стояли неподвижно, глядя друг на друга.

-          Не узнаешь? – так же тихо спросил вошедший.

И только после этого они кинулись друг к другу. Свалился с грохотом, попавшись под ноги, стул, упала стоящая у двери напольная ваза. Они вцепились друг в друга, в локти, в плечи – и замерли. И долгие несколько мгновений не разжимали объятий.

-          Марк… - Патрик провел ладонью по коротко обрезанным волосам друга – белым-белым, точно выкрашенным. Если б не помнил прежние смоляные пряди, подумал бы – так и было. – Седой?

-          Живой? – спросил Марк и хрипло засмеялся. – Ты – живой? А я не верил…

-          А я не верю тому, что это ты. Живой.

-          Да…

-          Марк…

Не расцепляя рук, они жадно оглядывали друг друга.

Он стал худым, этот прежде толстоватый и добродушный увалень; худым, как щепка, жилистым, как сплетенный из ремней канат. И – жестким, угловатым, точно из камня вырубленным стало прежде мягкое, детское лицо, запали и потемнели глаза, и не осталось в них прежнего добродушия. Узловатые руки, морщины в углах губ, шрам на щеке и на шее, жесткий, оценивающий, недобрый взгляд…

-          Марк…

-          Зато вернулся, - улыбнулся де Волль, и очень усталая была эта улыбка.

-          Марк…

-          Не надо, Патрик. Или к тебе обращаться теперь только «Ваше Величество»?

-          Марк… не надо.

Они сели, наконец, все так же глядя друг на друга.

-          Кто еще вернулся? – спросил Марк после молчания.

-          Пока – только ты. Остальные… еще едут.

-          Все живы?

Патрик отвел глаза.

-          Нет…

Марк помолчал, потом спросил - очень спокойно:

-          Кто?

-          Жанна. Кристиан. Анна Лувье. И Ян.

Непослушными пальцами Марк оттянул ворот камзола.

-          Про Кристиана знаю. Но… Ян?!

-          Да… Он… был со мной.

-          Как?

-          Марк… я расскажу, обещаю. Но… не сейчас.

-          Хорошо… Прости…

Оба опять помолчали.

-          Марк, - заговорил, наконец, Патрик, - возвращайся. Ты нужен мне.

Марк коротко усмехнулся.

-          При дворе?

-          Да. И… не только.

-          Ты приехал только за этим? – очень тихо спросил Марк.

-          Ты же знаешь, что нет, - так же тихо ответил Патрик.

-          Что ж… спасибо.

-          Марк… - Патрик коротко вздохнул – словно в омут кинулся. – Не надо так. Я тоже… не у бабки на блинах был эти четыре года. Я виноват перед вами всеми – так, что до конца жизни не загладить мне эту вину. Но если что-то я могу для вас сделать – я это сделаю. И для тебя, и для отца Яна, и… для матери Агнессы…

-          С ней – что? – быстро спросил Марк.

-          Она не в себе, - тихо сказал Патрик. – И уже очень давно – с тех самых пор. Жанна погибла на ее глазах, и теперь… Сейчас ее нет в стране, она… у тетки, на юге. И если хоть чем-то я могу помочь вам…

-          Прежде всего – тем, что расскажешь. Все, что знаешь.

-          Это-то – обязательно. И… вы мне очень нужны, Марк. Вы все. Сейчас очень много перемен, очень много тех, кто… словом, я не всем могу доверять. И мне очень нужны свои – те, кто прикроет спину.

Марк помолчал.

-          В этом можешь не сомневаться, - ответил он, наконец, сплетая худые пальцы. – Если я нужен – я не оставлю тебя… вас, сир.

Он поднялся с кресла, вцепился в трость.

-          Тебе нужна моя присяга?

-          Марк… - Патрик тоже встал. Он все пытался подобрать нужные слова – и не мог. – Не надо так. Просто – вернись. Я знаю, вижу - сейчас ты… не надо сейчас. Но я же не тороплю. Как только сможешь. И – если захочешь.

Наступила пауза.

-          Ты – хочешь? – повторил Патрик.

-          Да… - ответил, наконец, Марк, отводя взгляд. – Иначе получится, что все было зря. И погибли они – тоже зря.

Патрик тронул его за руку.

-          Спасибо…

-          Не за что. Это нужно мне. Потому что иначе – они все погибли зря, - повторил он. - Чтобы не случилось этого больше.

-          Я все расскажу тебе, обещаю. Не сейчас, Марк. Отдыхай, лечись, приходи в себя. И… спасибо тебе.

Легкая улыбка тронула губы Марка. Он неожиданно ткнул короля кулаком в живот.

-          Умеешь убеждать, чертушка.

-          На том стоим, - уворачиваясь, рассмеялся Патрик.

По всему дому разносился ароматный запах свежевыпеченного пирога. Графиня Елена что-то весело напевала, сбегая, словно девочка, вниз по лестнице.